Алексей Кирносов - Два апреля

- Это работа. Пишет про театр. Так я еще посижу, Гаврилыч?

- Сидите, Иван Андреевич, - сказал повар. - Никто, конечно, вас отсюда не попросит. Только не пейте больше. Или возьмите винца сухого.

Он проснулся в незнакомой квартире, одетый, на старомодном диване с валиками, ощущая жестокую жажду. Нашел ванную, приник к крану и пил ледяную воду, отрывался и снова пил, не обращая внимания на ломоту в зубах. Вернулся в комнату, удивляясь, осмотрел буфет, устланный вышитыми салфеточками, четырехугольный стол под тяжелой скатертью, накрытый бархатным ковриком телевизор и высокие старинные часы, где за стеклянной дверцей бесстрастно мерил свои амплитуды латунный маятник. Часы показывали половину восьмого, дома он вставал в это время. «Какие черти занесли меня в эту купеческую горницу?» - подумал он.

Вспомнил, как вчера ушел Гаврилыч, и он подозвал сутулого, лысоватого Степочку.

- Алексей Гаврилович рекомендовали вам Тибаани, - любезно доложил Степочка.

- К чертям Тибаани! - сказал Овцын. - От него только чаще брызгают. Принеси, Степочка, что-нибудь для взрослых.

Пришла швейцарская делегация и тихо расселась за поставленными буквой «П» столами. Делегаты ели не по-нашему благообразно, и это занимало Овцына, отвлекало его от мыслей, которые метались и орали в голове, как туча чаек над сейнером, выбирающим сети. Поэтому он заставлял себя смотреть на этих людей и думать о них. Он рассчитывал пойти домой в одиннадцать - наверное, к тому времени вернется Эра. Но еще задолго до одиннадцати предметы стали расплываться перед глазами, и швейцарская делегация превратилась в колыхающееся чудище со многими человеческими головами. Тогда он решил, что пора приступать к Тибаани, и велел Степочке принести бутылку.

Горькие мысли оставили его, он понял, что это очень даже прекрасно -шататься по заводу часа три-четыре в сутки, два раза в месяц ездить в институт, докладывать, как прозябает труба, а заодно получать зарплату, которая не уменьшатся количественно оттого, что становится зряплатой. Можно и в университет поступить. А что? Доброе дело. Сколько их, мечтающих поступить в университет и не имеющих такой возможности! А его шеф с Митькой протолкнут, хоть бы он сдал все экзамены на три балла с минусом. Пять лет учиться, два года на диссертацию, глядишь - зрелый ученый муж со степенью. Эркины родители обрадуются и пригласят его в субботу пить чай и говорить об умных предметах. Держись за институт, Иванушка, и не дай тебе дьявол плюнуть в этот симпатичный колодец! А лишнюю силу смири. Накинь на нее узду. Правильно Гаврилыч посоветовал.

Подошел официант Степочка и, взглянув на Овцына, стал писать счет. Он расплатился. Было пол-одиннадцатого, а он твердо решил досидеть до одиннадцати и поэтому медленно цедил Тибаани и не уходил. Вдруг стало полдвенадцатого, а большая стрелка ресторанных часов все двигалась и, догнав маленькую стрелку, указала полночь и застыла. Он смотрел на часы, и была все полночь и полночь. И сразу после этого он проснулся здесь, на диване с валиками.

«Мистика, - подумал он, никогда еще не лишавшийся сознания от спиртного. - Куда делись семь часов времени? Что я натворил за эти семь часов, куда попал?.. А Эра?..»

Зашла маленькая полная женщина лет пятидесяти с липшим, с сильной сединой на собранных узлом волосах. Она сказала:

- Доброе утро, Иван Андреевич. Как выспались?

Он встал и ответил:

- Спасибо, сон мой был крепок. Только не помню, где я заснул...

- Бывает, - доброжелательно улыбнулась женщина. - Ничего страшного нет. Пьяный проспится, дурак - никогда.

«Что это за старушенция ? - мучаясь, вспоминал Овцын. - Какое она имеет ко мне отношение, где я ее видел? Нигде я ее не видел».

- Вчера вы с Леней полвторого пришли, - рассказала женщина. -Говорили толково, только от чаю отказались и раздеваться не хотели. Не велели, чтобы я вам простыни стелила. И глаза были какие-то...

«С Леней?.. Ах, значит, я к Гаврилычу попал, - сообразил Овцын. - Это его супруга. Небось говорили мне, как ее зовут. Стыд-то какой!»

- Ничего не помню, - виновато улыбнулся он и потряс головой.

Зашел Алексей Гаврилович, подмигнул ободряюще, сказал:

- Голова болит, Иван Андреевич?

- Не то чтобы болит... - Овцын потер лоб. - А что-то там присутствует постороннее.

- Сейчас Ирина Михайловна нам закусочки приготовит. Постороннее из головы мигом выскочит, - сказал Алексей Гаврилович.

Овцын отказался:

- Надо идти. Вы ведь представляете, что с Эрой Николаевной.

Но его уговорили, и, пока он умывался и приводил в порядок одежду, завтрак был готов.

- Сейчас из головы все постороннее и убежит,- приговаривал Алексей Гаврилович, наполняя толстостенные стопки зеленоватой жидкостью из четырехугольного штофа.

- Что за зелье? - Овцын припомнил вкус водки и содрогнулся.

- Анисовка, - назвал Алексей Гаврилович. - Между прочим, историческая настойка. Александр Васильевич Суворов обожал.

- Не с утра же, - поморщился Овцын. - Ну ее к аллаху!

- Для поправки здоровья, - сказал Алексей Гаврилович.

«Ладно, - подумал он. - Все равно до обеда на завод не пойду...»

Воспоминание о заводе больно царапнуло душу, но после стопки анисовой утешительно полегчало, появился аппетит и прояснилось в голове. Ничто уже не казалось страшным, даже то, что дома страдает жена. Никуда он не делся, не попал ни под колеса, ни в милицию, не изменил... «Приду домой, - умильно думал он, - и прекратятся страдания. Обрадуется, Опять будет компенсация по принципу «плюс-минус».

Провожая его, Алексей Гаврилович просил заходить, и он обещал. Анисовая просветлила и возвысила окружающий мир, а особенно Алексея Гавриловича и его добрую супругу Ирину Михайловну, и хотелось почаще видеть этих простых и милых людей.

Он быстро добрался до дому и, поднимаясь по лестнице, придумывал слова, которыми обласкает жену. В голове складывались красивые фразы. Эти фразы мгновенно развеют тучи, собравшиеся на небосводе их счастья, и он опять засияет девственно чистым блеском, и эта ночь - будь она неладна!

- канет в вечность и пропадет, как бесследно пропадает оброненный с борта гвоздь.

Он открыл дверь и поразился, увидев в прихожей Вадима Згурского. Длинный и небритый оператор держал в руке шапку.

- Что с вами случилось? - взволнованным голосом спросил он.

- Ничего, все в порядке, - сказал Овцын.

Он прошел мимо Згурского в комнату. Эры не было. Он вернулся, спросил: - Где она?

- Пошла звонить, - сказал Згурский, и в голосе его была неприязнь.

- Куда?

- Куда звонят в подобных случаях... - Згурский поморщился. - Вы, кажется, думаете, что Эра безмятежно проспала ночь?

- Вы давно здесь? - спросил Овцын.

- Давно. Вы не ходите никуда. Я знаю, из какого автомата она звонит. Скажу ей, что вы... появились.