Пенелопа Лайвли - Жаркий сезон

— Мать, без сомнения, печется о своем ребенке, — строго произносит Полина. — Тут ее винить не в чем. Так что, они хотят вытащить вас из вашего дома в горах?

— В общем… да. И еще требуют некоторых других уступок, на которые мне пойти труднее. Горы мне самому осточертели. Я позвонил знакомому в Суонси, он обещал подыскать что-нибудь дешевое. А можно задать один вопрос?

— В пределах разумного.

— Моя книга — дрянь?

— Нет.

— Вы уверены? — озабоченно переспрашивает Крис Роджерс.

— Конечно. Вы сочли нужным эту книгу написать — так верьте в нее.

— Да, — покорно отвечает Крис.

— Она оригинальная и будоражащая.

— Я просто думал, не ошибся ли в выборе профессии.

— Вполне возможно. Вы избрали нелегкий путь. Только это совсем другой разговор. Книга — сама по себе. Они имеют обыкновение жить собственной жизнью.

— А… современные теории. Я не знал, что вы их придерживаетесь.

— Я не про постмодернизм. Я про очевидные вещи. Пусть книга сама о себе позаботится. Нам надо думать про вас. Когда вы последний раз… вели переговоры?

— После завтрака. Думаете, надо позвонить снова?

— Я бы на вашем месте прямо сейчас и позвонила.

День настолько одуряюще жаркий, что никто не выходит из дома. И что-то странное происходит с пшеницей. Она как будто шипит. Окно открыто, и через него доносится этот звук, похожий на шум моря.

— Привет! — говорит Морис.

Он вышел в сад с бокалом белого вина. Ранний вечер. Полина на скамейке, читает. Морис вопросительно покачивает бокалом.

— Нет, спасибо.

Он стоит, прихлебывает вино, смотрит на нее поверх бокала. На скамейку не садится.

Полина закрывает книгу, вложив вместо закладки яблоневый лист. Смотрит на Мориса, на знакомое треугольное лицо, нос с горбинкой, жесткие курчавые волосы. Ей вспоминается их первый разговор в гостях, и она переживает его заново, уже со всеми последствиями: Терезой, Люком, сегодняшним вечером в «Далях». Я сама виновата, думает Полина. Лучше бы я в тот день осталась дома с головной болью.

— Невозможно жарко сегодня, — говорит Морис.

Полина соглашается.

— А правда ли, что компьютеры при высокой температуре барахлят?

Полина говорит, что никогда о таком не слышала.

Морис рассказывает о своей работе. Сейчас он редактирует восьмую главу, где речь идет о ностальгических образах в рекламе. Морис набрал солидное количество примеров. Он говорит о плакатах фирмы «Шелл», о концепции далекого и безлюдного края, о виски и культе простой жизни. Все это довольно интересно. Полина слушает вполуха. А Морис говорит, не сводя с нее взгляда. Оба чувствуют подтекст, что-то новое и неприятное за тем, что Морис рассказывает, а Полина якобы слушает. Как будто они наблюдают друг за другом с безопасного расстояния — недоверчиво и настороженно. «Что ты замышляешь? — думает Полина. — Что ты уже сделал?» И она видит, что Морис точно так же гадает: «Что тебе известно? Как ты поступишь?»

Из открытого окна долетают голоса: Тереза говорит с Люком, он что-то отвечает на своем детском языке.

При звуке мотора Полина отрывается от утренней чашки кофе. Это машина Мориса. Он задним ходом выезжает на проселок. Пятнадцать минут девятого.

В десять тридцать почтальон опускает письма в ящик на воротах. Тереза не выходит, так что Полина относит почту в сад, где Люк скачет в надувном бассейне.

— Это все Морису, — говорит Полина о письмах.

— Морис в Лондоне до пятницы, — равнодушно отвечает Тереза.

— А… ясно. Я не знала, что он уехал.

— Мне казалось, я тебе говорила.

Голос все такой же ровный, и Полина чувствует, каких усилий стоит дочери ее беззаботность. Тереза напряжена, как струна.

— Может, и говорила. В любом случае, вот.

Полина кладет письма на скамейку.

— Спасибо.

— Если тебе понадобится моя машина, бери. Я все равно никуда не еду.

— Спасибо. Наверное, я чуть позже съезжу в поселок.

— Если я чем-нибудь могу тебе помочь, скажи.

Тереза смотрит на нее настороженно.

— Вдруг захочешь на время подбросить мне Люка.

— А… да, конечно, — отвечает Тереза.

До нее не достучаться — она полностью замкнулась в себе, ничего не видит в тумане собственной одержимости.

Полина уходит в дом.

Гарри и Полина в полутемной комнате. Она стоит как можно дальше от него, поскольку иначе не сможет сказать, что собралась. Темно, потому что за мыслями о предстоящем разговоре ей было недосуг включить свет. И вот наконец Гарри здесь, по-прежнему держит в руке плащ. Он так опешил от слов Полины, что не повесил уличную одежду на крючок в передней.

— Я тебе не верю, — говорит Полина. — Не верю и никогда больше не смогу верить. И я не могу жить в вечных подозрениях. Я люблю тебя и больше всего на свете хотела бы разлюбить.

Конец июля, пора зрелости. По обочинам колышется высокая сухая трава, зонтики борщевика уже давно не белые, а бурые. Пшеничное поле пожелтело. Вся местность — лоскутное одеяло из зеленых и выцветших квадратов, сшитое, как нитками, темными живыми изгородями. Деревья стоят пыльные и унылые. Сено убрали, и на стерне блестят черным пластиком огромные прессованные рулоны — замена бывшим стогам.

Лето в зените, год катится к концу. Куда подевалась весна? Только сейчас Полина видит, какие разительные перемены происходили у нее под носом, а она не осознавала их масштаба. Природа неудержимо мчится вперед, запертая в своем извечном круговороте.

Морис вернулся. Вечером Полина слышала его машину, но в окно не выглянула. Сегодня она видит его в саду — отец в кои-то веки гуляет с сыном. Держит Люка за руку, бросает ему мяч. Потом выходит Тереза, и Полина отводит взгляд от окна. Она не станет подглядывать. То, что там происходит, ее не касается. То есть, конечно, касается, и очень сильно.

На выходные снова приедут Кэрол и Джеймс. Тереза еще раньше сообщила об этом Полине — все с тем же мучительным равнодушием. Морису надо вместе с Джеймсом пройтись по девятой и десятой главам. Нет, они не могли сделать это в Лондоне, поскольку Морис сидел в библиотеке и брал интервью. И нет, Морис не может просто отправить Джеймсу текст, им надо подробно обсудить все вместе.

Не спрашивай, просит Тереза глазами. Взгляд отсутствующий, в нем нельзя прочесть никаких чувств. Не надо вопросов. Все хорошо. А если и нет, ты ничего поделать не можешь.

Полина берет телефонную трубку — третий раз за последние полчаса — и снова кладет на место. Звонить? Не звонить?

Раньше она отворачивалась. Не замечала намеков. Убеждала себя в том, что все это сплетни и нечестно по отношению к Морису их слушать. Ну были у человека романы когда-то давно. Ему сорок четыре, и он не давал обета целомудрия.

Старая приятельница сразу берет трубку: