Александр Фурман - Книга Фурмана. История одного присутствия. Часть II. Превращение

Гуляя с папой, он несколько раз пробовал завести разговор о своих мучениях, но стеснялся сделать это прямо и начинал с косвенных вопросов: мол, а почему вообще у людей растут волосы? На голове – это понятно, а на других-то местах? А у тебя они когда начали расти? (Предатель!!! Ведь это он во всем и виноват! Сам-то – весь зарос волосами, как обезьяна… Передал «наследство», называется…) И что ты при этом чувствовал? У тебя в школе это не считалось чем-то стыдным? – Увы, папа ходил в школу еще во времена раздельного обучения и совершенно не улавливал скрытой в вопросах сына горечи. В конце концов Фурману пришлось кратко объяснить ему подлинную причину своего интереса. Глаза у папы округлились, но он по-прежнему не понимал, в чем заключается проблема. Ведь сама по себе растительность, в том числе и на ногах, – это просто один из признаков наступающей мужской зрелости. Здесь нет ничего страшного, наоборот, можно даже гордиться этим как естественным проявлением мужественности! Кстати, многие (если не большинство) из прославленных в истории мужчин были волосатыми. Взять хотя бы тех же древнегреческих героев и атлетов: в жизни они были совсем не такими белыми и гладкими, как их изображают знаменитые античные статуи. Это просто смешно, ведь греки – южные люди!.. Но Фурман вовсе и не собирался становиться древнегреческим героем или атлетом (особенно если за это нужно платить такой ценой). Он считал, что все это «созревание» происходит с ним преждевременно и у него еще будет возможность стать мужественным – позднее. А сейчас он во что бы то ни стало хочет избавиться от волос на ногах! Должно же быть в аптеке какое-то средство?.. БРИТЬ? НОГИ?! А, черт с ним, пусть брить – лишь бы не было видно…

Но до бритья все же не дошло: унизительная проблема коснулась не одного Фурмана – у Пашки, к примеру, волосы росли даже гуще, да еще и кокетливо завивались колечками, хотя он был почти на год младше… – в общем, потихоньку пришлось со всем этим кошмаром просто смириться. Девчонки вроде бы ничего и не замечали – тем более что одновременно с некоторыми из них самих происходили такие чудовищные изменения, по сравнению с которыми волосы на ногах у мальчишек могли показаться мелочью и ерундой.

Несмотря на сделанную Фурману радикальную операцию, он продолжал часто простужаться, и кто-то из знакомых посоветовал маме обратиться в платную поликлинику к известному врачу-гомеопату. Прославленное светило оказалось сердитой старухой с крючковатым носом, мышиными усиками и проницательным взглядом. Подробно расспросив маму о протекании беременности и родах и с возмутительной небрежностью осмотрев самого пациента, старуха мрачно заявила, что, прежде чем выписывать лекарство, она рекомендует провести консультацию с невропатологом, причем сделать это лучше не откладывая; если они согласны, она попробует договориться с врачом о приеме прямо сейчас. Мама была явно смущена этим ультимативным предложением, и старуха милостиво пояснила, что врач по фамилии Алексеева – молодой, но чрезвычайно квалифицированный специалист, кандидат медицинских наук, и что она всех своих лучших, так сказать, пациентов направляет к ней… Тут старуху вызвали к начальству. Когда она уковыляла, разрешив посетителям «подумать» в своем кабинете, мама растерянно объяснила, что рассчитывала на прием только у одного врача и на второго взятых ею с собой денег не хватит. Фурман, которому все это уже очень не нравилось, стал убеждать ее плюнуть и уйти, но маме вдруг пришло в голову, что она может прямо отсюда позвонить папе на работу и попросить его срочно подвезти недостающую сумму. К сожалению, папа оказался на месте…

Кандидат медицинских наук Алексеева была вовсе не такой юной, но зато гораздо более жизнерадостной, чем можно было предполагать по старухиной рекомендации. Маму весело попросили подождать за дверью, а настороженно озиравшийся Фурман подвергся активному обследованию. Часть процедур была ему знакома: нужно было, не поворачивая головы, следить глазами за движениями указательного пальца врача; закрыть глаза и дотронуться до кончика носа; фурмановские ноги сами собой послушно дергались в ответ на удары молоточка. Были произведены и другие манипуляции, о назначении которых можно было только догадываться.

Молодая врачиха все делала с предельной сосредоточенностью, но при этом успевала шутить, а разок – Фурман даже не поверил своим глазам – вдруг заговорщически подмигнула «подопытному кролику». Надо же, как свободно она держится, приятно поразился Фурман. Про себя он уже давно одобрительно отметил, с какой изящной теснотой облегает ее фигуру сверхмодно ушитый серо-голубой халатик с абсолютно нестандартным вырезом, в котором спокойно светилась и дышала по-зимнему бледная грудь. Да, это тебе не районная поликлиника… (Между прочим, в кабинете было отнюдь не жарко, да еще и форточка приоткрыта…)

Тут его скромные параллельные исследования были прерваны предложением лечь на кушетку, на спину, сняв брюки, – что мгновенно разрушило всякую приятность. Черт побери, вечно одна и та же история с этими врачами: вроде идешь на прием к ухо-горло-носу, а от тебя почему-то требуют снять штаны… Под брюками у него были старые, неприлично дырявые тренировочные; синие трусы, которые стали ему малы сто лет назад (он же говорил маме!), тоже имели откровенно непарадный вид, а уж за состояние своих носков он и вовсе испугался. Да еще эти проклятые волосы на ногах!.. На холоде кожа сразу посинела и покрылась пупырышками, а реденькая шерстка смешно вздыбилась, точно готовясь вступить в последний бой неизвестно с каким врагом.

Он с безнадежной медлительностью улегся на спину, и ему представилось, как при виде его голых ног эта милая женщина удивленно морщится, а потом, принюхавшись, и вовсе брезгливо отворачивается… А что он мог сделать?! Ну да, раньше надо было думать, а теперь… Будешь терпеть этот позор до конца, с ненавистью к себе решил он.

Между тем доктор Алексеева, с таинственной угрозой позвякивавшая инструментами за ширмой, вернулась к пациенту, равнодушно навалилась на ледяные фурмановские пятки своим животом (с бессмысленной заботой о ее удобствеон постарался незаметно ослабить упор) и начала вкалывать ему в ноги какие-то иголки – то в одно место, то в другое, каждый раз спрашивая, что он при этом чувствует. На лице у нее застыло выражение профессионального внимания. Ни жалкое зрелище его «повышенной растительности», ни прочие проявления свинцовых мерзостей жизни(как любил говорить Боря), казалось, не производили на нее никакого впечатления – хотя, возможно, она просто мастерски скрывала свою естественную реакцию. Дотрагиваясь мягкими теплыми руками до его ног, она два раза мельком улыбнулась ему и один раз отпустила какую-то не слишком удачную шутку (на секунду Фурмана даже посетила невероятная мысль, что, может, все и не так уж плохо, как он с перепугу вообразил?..). Воздействия продолжались, но, поскольку несчастный кролик не реагировал на неоднократно сделанные ему ясные намеки, Алексеева вдруг остановилась и с искренней беспомощностью всплеснула руками: