Эдуардо Мендоса - Правда о деле Савольты

В одном из углов залы я увидел красивую девочку, — единственную на этом вечере, — которая разговаривала с Кортабаньесом. Позже меня представили ей, и я узнал, что она была дочерью Савольты, жила в пансионе и приехала домой, к родителям, на рождественские праздники. Вид у нее был испуганный, и она призналась мне, что хотела бы поскорее вернуться к монахиням, которых очень любила. Она спросила у меня, кто я такой, а Кортабаньес ответил:

— Молодой подающий надежды адвокат.

— Вы вместе работаете? — спросила Мария Роса Савольта, кивая в сторону Кортабаньеса.

— Я нахожусь у него в подчинении, — уточнил я.

— Вам повезло. Нет человека добрее сеньора Кортабаньеса, верно?

— Верно, — сказал я не без ехидства.

— А тот сеньор, с которым вы только что разговаривали? Кто он?

— Леппринсе? Вы еще не знакомы с ним? Он ведь компаньон вашего отца.

— Компаньон? Такой молодой? — удивилась она, покраснев.

Я почувствовал, что она хочет с ним познакомиться, и представил его ей. Как только они обменялись формальными любезностями, я ретировался, испытывая некоторую неловкость от явного превосходства дочери магната и от того, что мне по горло надоело быть марионеткой.

Д.Опишите, не вдаваясь в подробности, расположение дома сеньора Савольты.

М.Он как бы вклинивался в жилой квартал Саррия. На невысоком холме, который возвышался над Барселоной и морем. Дома там были построены по типу «башен» — двухэтажные или одноэтажные строения, окруженные садом.

Д.Где собрались гости?

М.На нижнем этаже.

Д.Все помещения нижнего этажа выходили наружу?

М.Те, которые я видел, да.

Д.В сад или на улицу?

М.В сад. Дом стоял посередине сада. Надо было пересечь часть сада, чтобы достичь двери.

Д.Дверь вела непосредственно в залу?

М.И да, и нет. Она сообщалась непосредственно с вестибюлем, откуда лестница вела наверх. Между залой и вестибюлем имелись деревянные перегородки, которые раздвигались, образуя одно громадное помещение.

Д.Перегородки были раздвинуты?

М.Их раздвинули незадолго до полуночи, чтобы дать простор все прибывавшим гостям.

Д.Теперь опишите расположение библиотеки.

М.Библиотека представляла собой отдельное помещение, куда вела дверь не из вестибюля, а из залы.

Д.Какое расстояние отделяло библиотеку от лестницы вестибюля?

М.Метров двенадцать… приблизительно сорок шагов.

Д.Где вы находились в момент выстрела?

М.У двери библиотеки.

Д.Внутри или снаружи?

М.Снаружи, то есть в зале.

Д.Леппринсе находился рядом с вами?

М.Нет.

Д.Но он был в поле вашего зрения?

М.Нет. Он стоял как раз у меня за спиной.

Д.Внутри библиотеки?

М.Да.

Леппринсе уже полчаса разговаривал с дочерью магната. Я проявлял нетерпение: мне хотелось, чтобы он отошел от нее и мы могли продолжить с ним нашу беседу. Но Леппринсе не прекращал о чем-то говорить и улыбаться, словно автомат, а она слушала, словно зачарованная, и улыбалась. Меня раздражали оба, так как они говорили и улыбались друг другу, словно позировали фотографу, держа в одной руке по корзиночке с виноградом, а в другой — по бокалу с шампанским.

…Я не присутствовал на новогоднем торжестве, но через полчаса после происшествия лично явился в дом Савольты. Судя по словам очевидцев, никто не покидал дома после случившегося, за исключением того или тех, кто произвел выстрелы. Выстрелы были произведены из сада из длинноствольного оружия, и пули проникли в дом через окно залы в том углу, который примыкает к двери библиотеки…

Д.Вы уверены, что выстрелы были произведены из сада, а не из библиотеки?

М.Да.

Д.Вы ведь находились между залой и библиотекой.

М.Да.

Д.Спиной к тому месту, откуда были произведены выстрелы?

М.Да.

Д.Опишите, пожалуйста, еще раз расположение дома Савольты.

М.Но ведь я уже это сделал. Вы можете прочесть мои показания в стенограмме.

Д.Я знаю, но прошу вас повторить: мне хочется убедиться, что у вас не будет противоречивых показаний.

М.Дом находился в жилой части Саррии; он был окружен садом. И надо было пересечь часть сада…

В полночь Савольта поднялся по лестнице, которая вела из вестибюля наверх, и потребовал тишины. Несколько слуг потушили все огни, кроме тех, которые непосредственно освещали магната, чтобы гости могли сконцентрировать свое внимание на Савольте.

— Дорогие друзья, — начал он, — я рад, что снова могу видеть всех вас здесь. Через несколько минут 1917 год перестанет существовать и вступит в свои права Новый. Мне приятно, что вы собрались все вместе в столь памятные минуты…

И тут, а может быть, несколькими секундами позже, раздались выстрелы. Когда он говорил что-то о смене года и о мостике, по которому перейдут все вместе.

СНАЧАЛА ПРОЗВУЧАЛ ТОЛЬКО ОДИН ВЫСТРЕЛ.

Сначала прозвучали только один выстрел и звон разбитого стекла. Затем раздались крики и снова выстрел. Я услышал свист пуль над своей головой, но не шелохнулся, словно оцепенел от изумления. Некоторые гости попрятались, растянувшись на полу или укрывшись за близстоящую мебель. Все произошло в мгновение ока. Не помню, сколько последовало выстрелов за первыми двумя, но их было много подряд. Помню, я увидел Леппринсе и Марию Росу Савольту, лежавшими ничком на полу, и решил, что они убиты. Клаудедеу приказал погасить огни и укрыться всем в безопасные места. Кто-то завизжал: «Свет! Свет!», а остальные кричали так, словно их ранили. Выстрелы сразу же прекратились.

ОНИ ПРОДОЛЖАЛИСЬ ВСЕГО КАКОЙ-ТО МИГ.

Они продолжались всего какой-то миг. А крики не прекращались, и по-прежнему стояла кромешная тьма. Наконец до слуги дошло, что никто не стреляет, и он включил свет: вспыхнули огни и ослепили нас. Многие плакали, нервное напряжение разрядилось: одни требовали немедленно вызвать полицию, другие — запереть двери и окна, третьи — не двигаться. Большинство гостей лежало на полу, хотя раненых среди них не было, судя по тому, как они таращились по сторонам. И вдруг у меня за спиной раздался душераздирающий вопль Марии Росы. Она кричала: «Папа! Папа!» И тогда все увидели мертвого магната. Перила лестницы разлетелись в щепки, ковер превратился в труху, а мраморные ступени, изрешеченные вдребезги, казалось, обратились в пыль.

Рока откашлялся и произнес дрожащим, размеренным голосом:

— Итак, я остановился, как вы, вероятно, помните, на том, что моя фраза, возможно, слишком опрометчивая, «смерть и завет анархизма», вызвала упреки в мой адрес и явное негодование среди многих последователей идеи. Но упреки эти не взволновали меня, ибо свидетельствовали скорее о приверженности идее, нежели о злобе и кажущейся клевете. А между тем интерес и полемика не имеют ничего общего со «смертью» или «жизнью» обсуждаемой темы. В Италии в XV веке бушевали страсти и плодотворные дискуссии по поводу классической культуры Греции и Рима, но скажите мне: способствовали ли они возрождению этой культуры? Возможно, мне возразят, что культуры живы всегда, учитывая, что они постоянно привлекают к себе «живой» интерес и что мертвы лишь их истоки. В действительности же нам, простым смертным, не понять истинного смысла слова «смерть», а тем более ее сущности — главного фактора, который ее определяет.