Пер Энквист - Книга о Бланш и Мари

Замечательно, — прошептала я. Кожа его рук, груди и шеи соприкоснулась с моей рукой, его кожа была такой нежной и прекрасной. Я слышала, что он дышит спокойно, свеча тихонько горела, все было таким теплым, я встала.

Начала раздеваться.

Он, как ребенок, прикрыл глаза и не смотрел, как я раздеваюсь при свете свечи. Вот, теперь я обнажена, — произнесла я возле его щеки, — не шевелись, я здесь, не бойся. Я сняла с него последнее. Он не шевелился. Я легла рядом с ним. Не шевелись, сказала я.

Но моя рука продолжала прикасаться к нему.

Он хотел что-то сказать, но я не дала ему заговорить. — Молчи. Тихо. И я всегда буду рядом с тобой.

Пламя свечи становилось все меньше, он уже больше не прикрывал глаза и не боялся. Он смотрел на меня так пристально, словно хотел, чтобы мои глаза отпечатались в нем навсегда, на веки вечные. Я провела рукой по его телу, коснулась члена, и он тяжело задышал, он был готов, но лежал спокойно, я посмотрела ему в лицо и скользнула в него.

Прикоснись ко мне, — прошептала я. И тут он отважился провести рукой по моей спине.

Я медленно задвигалась. Мы оба дышали спокойно. Когда все кончилось, я долго лежала, прижавшись щекой к его щеке, и он зашептал; я слышала его слова, но не понимала их смысла, как это бывает с ребенком, который вот-вот заговорит и уже вплотную приблизился к языку, но еще не овладел им. Я соскользнула с него и легла рядом.

У тебя боли? — спросила я. — С этим покончено навсегда, ответил он, чуть помедлив, я поняла и больше не спрашивала.

Свеча догорела, стало темно, я по-прежнему лежала рядом с ним, он держал меня за руку, и я вдруг почувствовала, как его рука сжалась. Он дугой выгнулся над кроватью, я сбоку видела его лицо: боль раздирала ему рот. Затем дуга рухнула, боль исчезла, и он снова лежал спокойно.

Я поднесла руку к его рту. Я ничего не почувствовала, никакого дыхания, он больше не дышал. Боль ушла с его лица и из его тела, он лежал абсолютно неподвижно.

Он выглядел замечательно. Почему я должна была плакать? Ведь я обещала всегда быть рядом. И я осталась лежать рядом с ним.

Рассвело. Я держала его руку в своей.

Когда наступил день, я оделась, привела его ложе в порядок, чтобы не шокировать его друзей и почитателей, вышла к ним и сообщила, что профессор Ж. М. Шарко мертв.

Обратно в Париж мы везли его в гробу; никто из спутников со мной не разговаривал, но мне было все равно.

Зачем им было со мной разговаривать?

Гроб установили в часовне Сальпетриер, и пациенты больницы в траурной процессии смогли почтить его память и продемонстрировать свою скорбь. Несколько тысяч пациентов медленно проходили мимо гроба, многих несли на носилках.

Я принесла стул и села возле гроба, наблюдая за проходившими мимо нас скорбящими. Я держалась рукой за гроб, чтобы он знал, что я тут и не изменила своему слову. Организаторы похорон подошли ко мне и сказали, что мне здесь сидеть не подобает.

Я не шелохнулась. И тогда они оставили нас с ним в покое.

Перед входом в больницу Сальпетриер Жану Мартену Шарко воздвигли памятник в полный рост. Памятник был выполнен в бронзе и простоял там довольно долго. Во время Второй мировой войны, когда немцы заняли Париж, их военная промышленность остро нуждалась в металле: в 1942 году памятник был снят немецкими оккупантами, расплавлен и пущен на производство легких зенитных орудий.

С тех пор статуи Шарко перед входом в Сальпетриер больше нет.

Последняя встреча трех женщин: время действия — весна 1913 года, участницы — Джейн Авриль, Бланш Витман и Мари Кюри. Джейн и Мари выкатили Бланш в ее тележке и поместили на террасе. Потом они принесли себе стулья, сели рядом с ней и стали беседовать. Джейн спросила, как у Мари дела, та улыбнулась и сказала: ну мне, во всяком случае, удается что-то есть.

Все засмеялись. Они сидели на террасе втроем — Мари, Бланш и Джейн, — все было так спокойно и мило, и они так любили друг друга.

Месяц спустя Бланш скончалась.

Терраса. Деревья. Листва.

Мари Склодовскую-Кюри похоронили на кладбище в Со, в той же могиле, что и ее мужа Пьера.

Отец Пьера, Эушен Кюри, умер в 1910 году, и его гроб установили над гробом сына. Несколькими годами позже Мари, после душевного кризиса, распорядилась раскопать могилу и поставить гроб Эушена Кюри в самый низ, поскольку она решила, что ее гроб должен находиться в непосредственной близости к гробу Пьера.

Ей не хотелось, чтобы между ними кто-то был.

Так и сделали. Когда Мари умерла — 4 июля 1934 года от злокачественной анемии, характеризовавшейся исключительно острым течением и полным отсутствием реакции костного мозга на препараты, вероятно, из-за многократных лучевых поражений, — ее гроб опустили поверх гроба Пьера, на маленьком кладбище в Со. Только семья и пятеро друзей принимали участие в церемонии погребения, которую резко осудила газета «Ле Журналь» — одна из французских газет, так и не простивших Мари. Простота похорон явилась свидетельством непревзойденного высокомерия Мари Склодовской-Кюри, проявившегося в добровольном самоуничтожении, в отказе принимать почести и в ее преувеличенной скромности.

Одним из пятерых был Поль Ланжевен. С тех пор, как они в последний раз занимались любовью, прошло двадцать четыре года. На одном из венков было написано: «Amor omnia vincit», но его принес не Поль, и никто не знает, кем он был прислан. Бланш уже двадцать лет как не было в живых. И все-таки мне хочется думать, что этот венок был от нее.

Где похоронена Бланш, никому не известно.

Это — роман. Я воспользовался документальным материалом для написания именно романа и поэтому намеренно не привожу перечня использованных источников. Однако среди материалов о Кюри мне все же хочется назвать следующие работы: Evelyn Sharp. Hertha Ayrton, Marguerite Borel. A travers deux siecles. Souvenirs et recontres, Karin Blanc. Marie Curie et le Nobel и особо выделить фундаментальный труд Сьюзен Куинн — Susan Quinn. Marie Curie: A Life, — именно в нем проанализирована трагедия, связанная с Ланжевеном. Выражаю особую благодарность моей дочери Йенни Йильбертссон, проделавшей огромную работу по изучению материалов о Шарко. За то, каким образом я использовал все это в книге о Бланш и Мари, ответственность несу только я сам.

Имеется в виду картина А. Бруйе «Лекция доктора Шарко в Сальпетриер» (1887). Здесь и далее примеч. пер.

Вестерботтен — одна из северных провинций Швеции.

Месмер Франц Антон (1734–1815) — австрийский врач. Полагая, что планеты оказывают воздействие на людей посредством магнитных сил, выдвинул тезис о существовании «животного магнетизма» — силы, «заряжаясь» которой от планет и излучая ее на других людей, человек способен воздействовать на их физиологические процессы и поведение. Разработанное на этой основе учение, получившее название «месмеризм», способствовало формированию научных представлений о гипнозе.