Корбан Эддисон - Пусть к солнцу

Все звуки и образы как будто отдалились, потеряли четкость. Одна только Зита оставалась в фокусе. Ахалья удивлялась ее выдержке — казалось, за пару дней Зита повзрослела сразу на несколько лет. Она смачивала водой полотенце и клала его на пылающий лоб Ахалье, пела песни, которым научили их Амбини и Джайя, и читала наизусть любимые стихи сестры. Когда она начала читать стихотворение Сароджини Найду, Ахалья стала неслышно повторять слова вместе с ней.

Остаток выходных прошел более или менее спокойно. Сухир наверх не поднимался. Сумира смазала кожу Ахальи в тех местах, где Шанкар ободрал ее, целебной мазью. Снова и снова она повторяла свою обычное заклинание — Ахалья должна принять то, что с ней случилось. Иначе из этого туннеля стыда никак не выбраться. С каждым днем Ахалья становилась немного живее, но глаза ее были по-прежнему очень печальны.

В начале следующей недели Сухир опять явился за ней. Сумира принесла тот же самый малиново-золотой чуридар, но Зите одеваться не велела. Ахалья закрыла глаза и молча вытерпела все необходимые процедуры. Другие девушки, как и в новогоднюю ночь, слонялись по коридору, но на сей раз они вели себя менее тихо. Ахалья услышала, как они обсуждают, за сколько Сухир продаст ее сегодня.

— Двадцать тысяч, — предположила одна.

— Десять, — сказала другая. — Ее уже использовали. Дхор [14] Дхор — кожевники, индийская каста. не увидит крови.

Стараясь не обращать внимания на их слова, Ахалья прошла мимо. Она не отрывала взгляда от пола. Сухир открыл перед ней дверь, подтолкнул внутрь, и она снова встала под яркими огнями у зеркала, словно уродец, которого показывают в цирке. На диване, соседнем с тем, где устроилась Сумира, сидели двое клиентов. Один средних лет мужчина, а другой — мальчик примерно тех же лет, что и сама Ахалья. Они оживленно беседовали между собой, и она поняла, что юноша — сын пожилого. Сегодня был день его рождения. Ахалья являлась подарком.

Юноша встал и нерешительно приблизился к Ахалье. Отец ободряюще кивнул ему. Юноша кончиками пальцев дотронулся до ее губ, провел по подбородку и коснулся груди. Ахалья вздрогнула. Что сделает с ней этот мальчик?

Отец немного поторговался с Сухиром, и в конце концов они сошлись на пятнадцати тысячах. Юноша взял Ахалью за руку и вслед за Сухиром прошел в самую первую комнату для сексуальных утех, расположенную чуть дальше по коридору. Толстая девушка, старше, чем Ахалья, отошла в сторону и злобно посмотрела на нее. Комната была совсем крошечной; в ней умещались только кровать, раковина и туалет. Обстановка была чисто функциональной. Такова доля всех блудниц, подумала Ахалья. Ее судьба — жить в постоянном позоре.

Сухир закрыл дверь. Юноша стоял неподвижно, явно не зная, что делать дальше. В его глазах читалась смесь суеверного ужаса и восхищения. Он сделал шаг к ней и поцеловал в губы. Увидев, что Ахалья не сопротивляется, он заметно осмелел и потянул ее к кровати. Лежа на спине, Ахалья подчинилась всем его желаниям. Он оказался не таким грубым, как Шанкар, но ей все равно было больно.

Когда он ушел, Ахалья еще немного полежала на тощем матрасе, глядя в потолок. Она чувствовала себя невероятно грязной. Потом она встала, подошла к раковине и вымылась. Потом присела на унитаз. Ее вдруг, словно молния, пронзило осознание: отныне ее существование будет мало чем отличаться от животного. Чего может ожидать от жизни вешья? Воздуха в легких, пищи и воды в животе, крыши над головой и, если повезет, симпатии себе подобных. Чтобы выжить в этом мире, нужно отделить душу от тела. Другого выбора нет. Ахалья подумала о Зите, которая ждет ее сейчас наверху. Напуганной, несчастной, но даже после полутора недель, проведенных в борделе Сухира, каким-то чудом не тронутой Зите. Ей понадобится крепкое плечо, на которое можно будет опереться во всем этом кошмаре.

Ахалья не могла себе позволить предаваться отчаянию.

Где-то над Южной Азией.

Проснувшись, Томас не сразу понял, где находится. Он взглянул на часы и осознал, что они по-прежнему показывают вашингтонское время. В салоне «Боинга-777» было темно; большинство пассажиров бизнес-класса спали. Ему хотелось в туалет, но сосед справа спал как убитый, его сиденье было разложено и полностью блокировало доступ к проходу.

Томас поднял штору на иллюминаторе. Солнце садилось за белоснежные горные вершины, окрашивая их в терракотовые и охряные тона. Афганистан, подумал он. Расстилавшаяся внизу, в тридцати пяти тысячах футах земля, истерзанная войной, напомнила ему пейзажи Колорадо. Ее красота, суровая и в то же время безмятежная, поражала.

В сотый раз Томас спросил себя, зачем он делает это. Очевидный ответ — то, что его привели сюда чувство вины и обстоятельства, — уже не казался ему удовлетворительным. Сейчас он мог бы лететь на Бора-Бора, в Амстердам или в Шанхай. Но он находился в двух часах полета от Бомбея, и его дипломат был набит статьями, данными статистических исследований, официальными отчетами, газетными вырезками — всем, что он смог найти по вопросу торговли людьми и принуждению к проституции.

К отъезду Томас подготовился молниеносно; не в его натуре было тянуть время. Ланч на Капитолийском холме с Эшли Тальяферро, одним из директоров CASE, время на который она сумела выкроить между встречами с конгрессменами. Получение визы — с неимоверной быстротой, благодаря Максу Юнгеру. Торговый центр, где Томас приобрел все нужное для поездки. Необходимые прививки. Звонок в «Клэйтон» с просьбой переводить его стипендию на банковский счет. Электронное послание Динешу, его соседу по комнате в Йеле, — ответ на давнее приглашение друга посетить Бомбей. И чтение, чтение, чтение, бесконечное чтение — в метро, в очереди, дома, между поисками информации в Интернете.

Новый мир, темный и мрачный, словно подземное царство, открывался ему. Мир, где обитали сутенеры, торговцы живым товаром, коррумпированные чиновники и адвокаты-крестоносцы. Мир, населенный женщинами и детьми, похищенными, изнасилованными, сломленными, превращенными в рабов. Томас не раз за это время подумал, как Портеру удается справляться со всем этим, — перед ним вставала бесконечная череда лиц, имен, историй, отличавшихся друг от друга лишь степенью жестокости. И теперь он собирался войти в этот мир. Из всех городов, где процветала торговля людьми, Бомбей пользовался едва ли не самой дурной славой.