Виктор Голявкин - Избранные

— Я никого не боюсь! — сказал Саша смело.

Я вынес перчатки, предоставил им право выбирать. Ситуация забавная, наподобие дуэли.

— Перчатки одинаковые, — сказал я, — только эти поновей. Возьмите себе новые, для меня не имеет значения.

— Конский волос? — спросил он, со знанием дела ощупывая перчатки.

— Именно конский, — сказал я.

— Мы возьмем старенькие, — глубокомысленно сообщил он.

— Там тоже конский волос, — подначил я.

— Ничего, ничего… — сейчас он мне отомстит за мои слова, поставит меня на место. Сосредоточенность, смотрите, у него какая!

Он сорвал рубашку, я увидел его мускулатуру, все тело в буграх и дольках, идеально себя накачал, классическая мускулатура, идеально сложен, хотя и роста небольшого, стальной паренек!

Он заметил внимание к его мускулам, надулся как пузырь, грудь выпятил, протягивает Ирке руки, чтобы она ему перчатки натянула.

Зашнуровала ему перчатки, потом мне.

Сейчас я ударю по клавише, — сказала она, — и вы начнете.

— По какой? — спросил я, подтрунивая.

— Что по какой? — растерялась Ирка.

— По клавише какой?

— Ах, по любой, — засмеялась она. — Приготовиться!

— Тогда ладно.

Она тренькнула, и в тот же момент он кинулся на меня вперед головой, вернее, побежал сломя голову, этакая литая махина, сгусток мышц, таран, нахальный паренек.

Я отскочил быстро в сторону, и он чуть не врезался в стену — элементарный приемчик в таких случаях. Вот кто бык, покажи ему красное! Я сразу понял, что не может ни черта.

Ирка захихикала.

Удивленный и обозленный, он повернулся и точно так же вторично на меня побежал. Я от него большего ожидал с его мускулатурой, хотя бы что он будет осторожней, а он бросался геройски, но бестолково, обреченно.

Я махнул два раза в голову левой, правой и оглушил его. Он «поплыл», пошел по комнате, натыкаясь на стены, на что попало, как в непроглядном тумане, повторяя, как в бреду: «Я не хочу… Я не хочу… Я не хочу…» Искал бессознательно дверь и не мог ее найти, хотел выйти, пытаясь при этом сорвать свои перчатки.

Подскочила к нему Ирка («Что с тобой? Что с тобой?»).

— Пройдет, — сказал я виновато, — сейчас все пройдет, это ненадолго…

— Как мне теперь о тебе думать? — сказала Ирка загадочно.

— Подумай о нем, — сказал я.

— Неужели тебе не нравится, когда думают о тебе?

— А мне все равно, — сказал я неправду.

— Вот как!

Она, приплясывая, подбежала к роялю и весело тренькнула по клавише.

— Пошли домой, — сказал гимнаст, окончательно пришедший в себя.

У дверей Ирка положила мне руки на плечи и, глядя в глаза, сказала:

— До свидания…

Зал полон. Висят на решетках окон, сидят на подоконниках, теснятся у дверей. Юношеские соревнования «Открытый ринг» вот-вот начнутся. Рвусь в бой. Здесь я встречусь с равным противником. Настроение боевое.

Кто он?

— Нету у тебя противника, — сообщает И-И.

Вот новость! Вылетел по жеребьевке, оказался без партнера. Трое в моем весе, третий лишний…

— Одевайся, раз так вышло.

— Не буду одеваться!

— Ну, ходи без штанов.

Стою в трусах с забинтованными кулаками, намерен надеть перчатки, а драться не с кем. До чего обидно!

— Почему именно я лишний, можете объяснить?

— Не ты один.

— Кто еще?

— Средневес.

— Где он?

Кинулся его искать, единственная надежда. Сидит, грустит так же, как и я, без противника. Умоляю слезно:

— Давай, друг, поработаем, хоть я и полусредневес. Упросим судей, главного судью упросим, чем мы не противники?

Хочется мне подраться, и ему хочется, войдите в наше положение, товарищи судьи!

— Нет вам партнеров, вам же объяснили!

— А разве мы не партнеры?

— Какие же вы партнеры?

— Разве мы не пара?

— Какая же вы пара?

— Но мы согласны.

— Оставьте, ребята, нечего голову морочить!

Напрасный разговор. Никто нас понять не хочет.

Никто в наше положение войти не хочет. Никто нам посочувствовать не хочет. Непонятые мы и отвергнутые. Выходят на ринг пары, а мы не пара. Не дают судьи нам подраться!

Прищурившись, смотрит на меня Азимов.

— Найдем, найдем тебе партнера, раз ты так стремишься, только не сейчас.

Молча оделись, вышли на улицу со средневесом, одинокие, с одинаковой сегодняшней судьбой, неполноценная пара, вовсе не пара, а недоразумение…

Дошли до угла, пожали друг другу руки и разошлись.

— Может, мне пока не ехать с разрядниками на соревнования? — спросил я у И-И. — Не так давно меня избили, как бы не повторилось.

— Когда это было, сто лет назад!

— Может, обождать?

— А ждать чего?

— Ну, потренироваться, подготовиться как следует, наверняка.

— Вот и потренируешься. В Кировабаде знаешь какие парни? Воздух там чистый, дышат ребята, как моторы, на винограде выращенные молодцы. Буйволиная закваска, только техники маловато. Имей в виду: если двинут, пропустишь удар — улетишь на небо, на облака к Христу, и останешься там отдыхать.

Смеется.

— Это мы еще посмотрим.

— Ого! Мне уже нравится! Этого я и ждал! Верно. Нечего бояться. Ты же не мешок, набитый опилками, а человек, не могут тебя безнаказанно бить, ни в коем случае. Защищайся и сам нападай — и порядок.

— Легко сказать!

— Пойми, нету у меня разрядников в твоем весе, ну, нету! Неполная команда, потеря очков. Поработаешь, раз-раз — и порядочек, а может, и заденешь удачно — совсем хорошо. Со средневесом, помнишь, рвался, а теперь назад?

По всему, он не очень-то мне верил, но другого выхода у него не было.

— Там меня подвели, теперь тут…

— Я подвел?

— А то кто? С разрядником я проиграл жестоко на ваших глазах, и опять… Я не трушу, но не хочется мне проигрывать, идти по стопам Дубровского, а начало похоже. Мало шансов победить.

— А закалка, опыт?

— Весь дух из тебя вышибут, какая уж тут закалка!

— Настоящий боксер должен отдавать удары, а не получать. Не боец, у которого вся морда кривая.

— Вы же виноваты.

— Не те мне попадаются, не те!

— А мне не те противники. Не думаете ли вы, что я могу выйти с чемпионом мира?

— Глупо, брось, не дури, пойми реальную обстановку…

— Которая не очень-то реальная для меня.

По-честному, ехать в общем-то я собрался, для себя решил, но поговорить хотелось, а он нервничал. Еще бы! Команда разваливается, отсутствует средневес, а кировабадцы состав выставили полностью. Давай, Володя, или нам труба.

— Рокки Марчиано, — начал он мне в ухо, — никого на свете не боялся, никого на свете! Его руки прозвали пропеллерами. О нем говорили: «Подставить себя под его удары все равно что сунуть голову под вращающиеся пропеллеры самолета!»

— При чем здесь Марчиано?

— Подставить под твою правую… Ты понял меня?