Виктор Голявкин - Избранные

На другой день прочел о себе в газете черным но белому: талантливый парнишка. Перечитываю несколько раз, — в газете написано, в газете! Кто теперь скажет, что я не талантливый парнишка, я им газету покажу! Никогда в жизни обо мне в газетах не писали! Расхваливают Пашку Никонова, Гасанова, Шароева.

Свертываю газету, аккуратно кладу в карман. Не купить ли еще? Одной мало. Факт, мало. Отправляюсь к ларьку.

У киоска очередь. Стоят люди за газетами, а в газете про меня. Кто последний? Знакомое женское лицо. Ах, вспомнил! А рядом с ней Картошин!

— Здравствуйте, не узнаете?

— Ах, — Катя Картошина протянула мне руку, — как вы сюда попали? Паша, ты его не узнаешь?

Подаю руку Картошину. Как же, как же, он помнит, жуткий вечерок, моего дядю он часто вспоминает.

— Какими судьбами вы у нас?

Вместо ответа я вынул из кармана газету, представился случай похвалиться.

— Здесь про вас? — удивилась Катя. — Скажите на милость, вот не подумала бы! Смотри-ка, Паша, смотри-ка…

Подходила очередь. Я взял пять газет и тут же сказал:

— Одну могу вам подарить на память.

— Очень приятно, — сказал Картошин, — так, значит, вы боксер? Добровольное спортивное общество?

— Добровольное, — сказал я.

— Левой, правой, левой — ать! — Он неуклюже замахал кулачками. — Не уважаю, не признаю.

— Да я просто на соревнования, — сказал я виновато, хотя виноватым себя не чувствовал.

— Как Виконт? — спросила Катя.

— Гнус он! — сказал я. — Гад!

Они как по команде посмотрели на меня.

— Ведь он ваш дядя!

— Никакой он мне не дядя!

— А кто же он?

— Жулик!

Они переглянулись.

— Он всегда был нечистоплотен, ваш дядя…

— Никакой он мне не дядя. Нагородил я тогда с бухты-барахты, а зачем — и сам не пойму. Взял да и нагородил. А сейчас вот перед вами стыдно. Гад он. Больше он никто.

— Чем же он вас обидел?

— Не дядя он мне, не родственник, понимаете, а просто я у него работал, частная лавочка, неохота объяснять…

— Вы уж объясните, раз начали, — сказала Катя.

— Никто у него не заседает, никого он не принимает, про министров вам наврал, про все…

— Паша, ты смотри, а мы с тобой как были дураками, так и останемся. Дурачит нас любой, а мы туда же, рты раскрыли, мальчишка нас обвел вокруг пальца…

— Зачем же вы нас дезинформировали? — спросил Картошин строго.

— А я и сам не знаю, захотелось поболтать.

Вышли к реке Гянджинке. Постояли. Широкое русло почти высохло. Спустились вниз, пошли по руслу. Под ногами чиркали камни. Проносились ласточки.

— Когда-нибудь речка разливается по всему руслу или всегда так мало течет? — спросил я.

— Особенно она не разливается, — сказал Картошин, — хотя воды бывает больше.

— Ну, а насколько больше?

— Немного больше, немного меньше, но в принципе на все русло ее никогда не хватает.

— А почему?

— Ах, откуда мы знаем! — сказала Катя.

— А я думал, вы знаете.

— Послушайте, почему мы должны знать, как вы думаете? — сказала Катя немного раздраженно.

— Потому что вы здесь живете.

— Живем, а дальше что?

— Вы же видите речку.

— Вы опять, наверное, дурака валяете, или как вас понять?

— Нисколько, просто мне интересно знать: разливается речка по всему руслу когда-нибудь или нет.

— А зачем вам это?

— Интересно.

— Вы меня извините, но, может быть, это бокс на вас так дурашливо действует? Вы задаете никчемные вопросы, но в то же время дураком вас не назовешь.

— Что же странного в моем вопросе? Если я хочу знать про речку, значит, в этом что-то странное? Предположим, вы не знаете, разливается она или нет, то так и скажите, что не знаете. Широченное русло, а речушка малюсенькая…

— Ах, отстаньте! — Катя поправила волосы, и взгляд ее устремился вдаль. — Вы лучше расскажите о вашем лжедяде, чем приставать к нам с речкой.

На какой-то момент они вдруг опять показались мне теми же, заслуживающими подначки, но у них были открытые лица и любопытство открытое, хотелось им ясности — только и всего.

— Я вам уже сказал, что он гнус. Не отдал мне долг. Сбежал, как трусливая собака, и никакой он мне не дядя.

— Он был вам должен?

— Представьте, был мне должен. — Мне не хотелось объяснять.

— Он у вас занял?

— Занял.

— А откуда у вас деньги, простите?

Я развернул газету со статьей о боксе.

— А откуда у меня удар, вы не спросили?

— Боксом вы заработать не могли. В ваши годы вы нигде не могли заработать много денег.

— Нигде не могли, — сказал молчавший до сих пор Картошин.

— У него я их и заработал, — сказал я нехотя. — Если бы я его встретил, я двинул бы ему в солнечное сплетение, чтоб он знал, как обманывать и не платить за работу, но он сбежал.

— Что за работа? — спросил Картошин.

— Делали одну продукцию, — сказал я. — Я вам объяснял: частная лавочка.

— Не нужно работать в частных лавочках, — сказал Картошин, — и поделом вам. Молодой здоровый человек, в добровольном спортивном обществе, и пробавляется частной лавочкой, куда годится! Вы подумали?

— Я хотел заработать деньги, что плохого?

— Ну, вы их заработали?

— Заработал.

— Где они?

— Как где?

— Ну, где ваши заработанные в лавочке деньги? Где?

— Я же вам объясняю: он сбежал.

— Значит, вы их не получили?

— Ясно, не получил.

— Значит, ничего не заработали?

— Выходит, нет.

— А знаете, почему? Закономерно! Изготовляя продукцию в частной лавочке в нашем обществе, вы неминуемо заработали на орехи! — Он засмеялся.

— Не надоело вам читать мне нравоучения? — сказал я. — Вам-то что?

— Вот то-то и оно, — сказал он. — Хотят полегче, противно, Катюша.

— Отстань, Паша, — сказала Катя.

— Куда же он сбежал? — спросил Картошин.

— Сбежал из дому. Смылся.

— А жена? — спросила Катя.

— У родственничков его торчит, как он выражается.

— Похоже на него, — сказал Картошин. — Он всегда вовремя смывался. Всячески жульничал, изворачивался как мог. Пускался на различные аферы, насколько я его знаю. Помнишь, Катя, он продал стулья нашего факультета?

— Да, это был трюк!

— Продал стулья факультета? — удивился я.

— В один прекрасный вечерок, после занятий, подъезжает машина, все стулья спокойненько перетаскивают в грузовик и увозят в неизвестном направлении. Являются студенты на другой день — ни одного стула, никому и в голову не пришло, что его работа. По подложной бумаге выдали стулья, без всякой задержки. Удивлению не было конца.

— А потом, потом?

— Теперь вы нас будете допытывать?

— А как потом узнали?

— Длинная история. Сам толком не в курсе. За эту махинацию его исключили. Непонятным образом увернулся от суда, кажется, родственники жены имели связи, в этом роде. Легко отделался. Как я понимаю, и сейчас не собирается расставаться с махинацией, из вашего разговора.