Генрих Сапгир - Летящий и спящий

Не менее важно в малой прозе и то, что сами ее размеры становятся жанровым признаком. Еще современники поражались тому, как Тургенев сумел собрать в небольшом цикле осколки всех существующих жанров и даже родов литературы. Затем стихотворения в прозе освоили традиции восточной мудрости и европейского афоризма. Наконец, Василий Розанов в своих книгах до предела эстетизировал бытовую мелочь, простую запись для памяти или «случайную» мысль, даже слово, чем-то в эту минуту остановившее на себе внимание автора. И тогда все «маленькое», умещающееся на странице, вне зависимости от природы, стало представителем этого уникального жанра — минимальной прозы. Действительно, что, кроме размеров, позволяет поместить рядом фантастические истории, притчи, лирические зарисовки, афоризмы, мини-пьесы, литературные портреты (например, в нашей книге — неназванных, но сразу угадываемых Лимонова, Холина, Катаева) вместе, и от этого у читателя отнюдь не возникает впечатления пестроты, неоднородности?

«Странно перечитывать эти рассказики», — пишет, будто бы вдруг опомнившись, автор. Но не менее важно завершающее ту же миниатюру признание: «Зато здесь ныряешь из жизни в жизнь, как дельфин в волнах». И тут невольно вспоминаются раздумья упомянутого уже Розанова над книгой Льва Шестова «Апофеоз беспочвенности»: автор «Опавших листьев» предрекал в них великое будущее именно миниатюрным прозаическим жанрам, более подходящим, как он считал, наступающему XX веку. Однако этот век пережил и романы, и даже эпопеи, пока не вернулся, наконец, к самому удобному и компактному, увлекательному и яркому — к бесконечному «нырянию» из жизни в жизнь.

СОНЕТ-ВЕНОК

Алеше Паустовскому, трагически погибшему —

попросившему перед смертью в подарок этот сонет*

* Подарок за подарок — ответный дар Алеши был рисунок —

заброшенное кладбище в пустыне.

— Я со своей стороны готов был ретироваться к большим черным деревьям, хотя туда гуляющие шли сразу со всех сторон.