Добрица Чосич - Время смерти

— Савва, а ведь мало погибают. Такая пальба, а всего двое убитых. Где Богдан? Что с Богданом?

Он выбрался из неглубокой траншеи и торопливо пошел влево, зовя Богдана.

— Нету взводного, — сказал чей-то голос.

— Где он? Почему его нет?

— Пропал перед скалами.

— Не может быть! — Иван побежал к скалам, не переставая громко звать Богдана.

— Куда ты? Назад! Тут не место для прогулок, студентик! В укрытие! — крикнул из тьмы Лука Бог.

Не сдерживая слез, Иван вернулся обратно во тьму, в тишину.

А Богдан лежал под камнями, прижимаясь к земле и задыхаясь от злости и каменной пыли, он слышал зов Ивана и только теперь осознал весь ужас своего положения: спрятался, сбежал! Трус! Дерьмо! Тьма, тоска по Наталии. Что же случилось? Его целую ночь били палками и пинали жандармы во время забастовки валевских подмастерьев, и все-таки он не выдал своих товарищей из Белграда; он шел на жандармские штыки на Чукарице. Что же случилось сейчас? Он уже не сможет посмотреть людям в глаза, ему не станут верить; а Иван, что он скажет, боже милостивый, лучше покончить с собой. Он освободил голову из-под камней, приподнялся; в глазах — трассирующие пули и облака разрывов, откуда-то со дна желудка кверху поползла жаркая судорога, невыносимо завыл снаряд, он схватился обеими руками за камень, и его вырвало. Во время рвоты он громко стонал. Мелькнула надежда: может, меня контузило? Он слышал, словно со стороны, как его выворачивает и как он хрипло, отвратительно стонет. Наверняка контузило.

— Это ты, студентик? Чего рычишь? — раздался прямо над головой голос Луки Бога, от неожиданности Богдан упал ничком в собственную блевотину.

— Меня контузило, — шепнул он чуть погодя, глядя на огонек сигареты.

— Бывает такое, спервоначалу, как попадешь на войну. Вроде как ахнет. В самое сердце.

— Я серьезно вам говорю, меня контузило, — шептал Богдан. Теперь ему нет спасения, он должен покончить с собой. Чтобы этот Лука Бог, казарменный вонючий гад, его унижал?! Нет!

— Веришь, студентик, а тебе все-таки повезло. Легкая контузия. Бывает, в первой переделке люди в штаны накладывают. Я своими глазами видел. Полные штаны, нос зажимать приходится возле такого контуженного.

— Слушай, ты! — Богдан вскочил и встал перед огоньком сигареты. — Я убью тебя!

— О, вот это уже по-людски! Ну-ка осади, дерьмом пока несет от тебя!

— Ты зверь! Ты гад, подпоручик! Я тебя зубами разорву!

— Не ори, студентик. А то как бы не дали по тебе очередь, что ты в самом деле… Штаны менять придется, убытки.

Богдан кинулся на него, но Лука Бог увернулся.

— Тихо! Смирно, унтер-офицер!

Богдана трясло; покончить бы сразу, немедленно и с ним и с собой, пока темно.

— Об этой твоей контузии не узнает никто. Даю честное слово офицера. Никто. Это останется нашей с тобой военной тайной. А теперь пошли в траншею, к солдатам. Чего молчишь? Закурить хочешь?

Богдан наугад нашел сигарету, но тут же бросил. И последовал за Лукой Богом, полный решимости не дожидаться утра.

Иван лежал в окопе, охваченный отчаянием — что же случилось с Богданом, — когда раздался голос Луки Бога:

— Савва, где этот твой косой взводный?

— Прямо перед тобой, подпоручик.

— Ты где, студентик? Цел? А твоего побратима, длинного и усатого, контузило.

— Тяжело? — Иван вскочил.

— Да нет, пронесло. Одурел, наглотался дыма. Да шкуру ободрал, выблевывая. Теперь порядок. Закурил даже, а если контуженый курить хочет, значит, ничего серьезного.

— Вы уверены, что не серьезно? Можно мне к нему?

— Здесь тебе не тротуар для прогулок. Говорю, ему больше повезло, чем он заслуживает. Тс-с! Вон они, наши соседушки, потолковать желают!

Сверху из промозглой тьмы раздались голоса:

— Эй, придурки! Что стихли, наколол вас ваш дядя Пера [71] Дядей Перой в народе называли сербского короля Петра I Карагеоргиевича (1844–1921). ? А мы вам сегодня ночью усы повыдергаем!

— Наколол тебя твой Франц Иосиф! Я тебе сам все кишки повыдергаю, гаденыш! — ответил кто-то из Иванова взвода.

— Откуда ты, придурок?

— Из Мачвы, шваб. Из Черной Бары, если знать желаешь.

Иван подвинулся к Савве:

— Что тут происходит?

— Это милые шуточки между братьями. Как встретимся, так и давай друг дружку заводить.

— Кого? Там же немцы.

— Сейчас там швабские хорваты. Вот уже неделя, как мы с ними перекликаемся по всей Подгорине до самого Бачинаца.

— Неужели правда, Савва? — прошептал Иван, вспоминая, как в казарме они ночь напролет толковали об объединении сербов, хорватов и словенцев, о восстании славян в Австро-Венгрии, свято веря в народное братство; Богдан в поезде даже предлагал петь «Прекрасна наша отчизна», если они вдруг окажутся лицом к лицу, сшить хорватский флаг, выкрикивать лозунги чехам, боснийцам, далматинцам. А сейчас в темноте эти «братья» перекликались:

— Был я в Черной Баре. Дом твой возле церкви. Хорошая баба у тебя, придурок! Эх, и поиграли мы с ней ночку! Рит у твоей бабенки что сахар!

— Что такое «рит», мать твою? Эй, босниец, Илия, что такое «рит» у швабов означает?

— Рит — это, Сретен, задница.

— Эй, шваб, у тебя даже названия людского нет для такого места, куда тебе мужские дела делать!

— А отчего у твоей бабы, Петрович, такой пупок, сучий ты сын?

— Я тебе, Франич, сполна выдам, как перейду Саву!

— Эй, ты, псина сербская! Попользовался я твоей сестричкой! И еще разок к ней загляну, как дядю Перу поймаю! — кричал другой.

Кто-то из солдат Ивана в ответ на упоминание о сестре пальнул.

— Не стреляй! Пусть треплют языками. Ведь болтают, что в голову придет, — предостерег Савва.

— Эй, босоногий, отчего это пес твою бабу в задницу укусил?

— Не хватит тебя, швабское дерьмо, для сербской бабы! Ты и делать-то ничего по-людски не можешь! — ответил кто-то, вероятно, из Богданова взвода.

Ближайший к Ивану солдат поднялся и исчез во тьме.

— Куда ты, Сретен? — шепнул Савва.

— Бродяги! Цыгане!

— Ты выбирайся утречком из окопа, давай попробуем… перед двумя-то армиями. У кого струя ближе пойдет, в того оба войска и стрелять будут. Погляжу я тогда на тебя, шваб!

— Ну и чудной ты, Алекса! — рассмеялся Савва.

С той стороны нет-нет раздавались выстрелы, перекрывавшие крики.

— Савва, давай ударим по ним. Это ужасно. Это невыносимо, — взмолился Иван.

— Зачем? Шутят солдаты. Свои ведь. Слава богу что понимаем друг друга.

— Вот рассветет, и вы в штаны наложите! И так небось в мокром сидите! Не одну, поди, пару штанов выбросить пришлось.

Посреди наступившей короткой тишины в неприятельских окопах вдруг раздался взрыв гранаты — похоже, там, откуда кричали про чужую жену. Стоны, возня. Посыпались камни, кто-то бежал.

— Ты, Сретен? — спросил Савва.