Добрица Чосич - Время смерти

— Но справедливость бывает и жестокой, господин майор, — заметил Цвийович.

— Верно, бывает. Она многого требует. Однако храбрость ради справедливости и во имя справедливости — самое прекрасное человеческое деяние. Я хочу сказать, самое благородное. Так мне кажется.

Перед входом в хижину остановился один из угрюмых капитанов, который, увидев у огня студентов в обществе майора Станковича, кажется, еще более помрачнел.

— Все в порядке, Палигорич?

— Да, господин майор. Я нашел самое подходящее место. Наблюдатель должен находиться вон на том большом, развесистом буке. Под огнем.

— Ладно. Садитесь, все горячее. Я должен обрадовать вас, взводные командиры: сегодня ночью нам доставили одно орудие Данглиса и достаточно снарядов к нему. Вы увидите, как обрадуются солдаты…

В эту минуту ворвался вестовой:

— Господин майор, неприятель начал атаку тремя цепями.

Цвийович подмигнул Богдану. Майор Станкович без малейших признаков тревоги или волнения смотрел на запыхавшегося солдата. А студенты не сводили глаз с командира, в голосе которого не убавилось самоуверенности:

— Беги наверх и передай, чтоб держались любой ценой. Сейчас приступит к делу наше орудие. Сожжешь ракию, Милован. Перегрелась. Палигорич, вы к орудию. Я в окопы. Аппарат возле дерева поставили?

— Так точно. Не успел только назначить наблюдателя.

Студенты смотрели, как солдат неловко наливал им в котелки ракию. Для кого это будет последнее угощение, последняя ласка майора Гаврилы Станковича? — спрашивал себя Иван, глядя на товарищей. Савва Марич утверждал, будто утром он может узнать солдата, которому днем суждено погибнуть.

— Кто из вас, юноши, хотел бы сегодня стать наблюдателем-корректировщиком нашей батареи? Мне нужен человек с хорошим зрением, которого ни пули, ни шрапнель не прогонят с дерева. Кто далеко видит и умеет точно определять расстояние.

— Я, к сожалению, слепой, — шепнул Иван, но его никто не услышал из-за разорвавшегося поблизости снаряда.

Все молчали, опустив глаза, прихлебывали горячую ракию. Только Богдан смотрел прямо в глаза майору; сердце его бешено колотилось; все решится: искупление или смерть.

— Мне нужен собранный и волевой человек. У корректировщика должны быть крепкие нервы. И твердая воля… — Майор Станкович встретил взгляд Богдана, продолжая перечислять необходимые наблюдателю качества.

Все понимали: когда он завершит свою речь, одному из них придется встать и полезть на старый бук, под пулеметный огонь и шрапнель; кому-то из пятерых придется выполнять приказ, продиктованный добротой и отданный во имя справедливости. Богдан чувствовал, как в душе его возникает знакомое волнение, с которым раньше, до Бачинаца, он готов был на все ради людей, и они отвечали ему любовью: и в университете, и в казарме, всюду, где ему доводилось бывать. Он улыбнулся. Потом вслух засмеялся. Товарищи недоуменно смотрели на него; майор Станкович, выбивая трубку, не сводил с него глаз.

— Я буду наблюдателем. — Богдан сказал это спокойно, не переставая улыбаться.

— Вы решили, Драгович?

— Так точно, господин майор. Я готов.

— Очень хорошо. А вы, юноши, ступайте к солдатам. Вечерком, когда неприятель устанет, приходите ко мне на шумадийский чай, поговорим. Идемте, Драгович.

При выходе из хижины Иван успел пожать руку Богдану, скорее с любовью, чем с удивлением.

— Не беспокойся, — твердо ответил Богдан и пошел за майором по опушке букового леса, который перепахивали снаряды. Впереди вздымались гейзеры земли и снега. Богдан ускорил шаг, чтоб догнать Станковича, пошел рядом, шаг в шаг, навстречу разрывам. Снег почернел, от посвиста пышущих жаром осколков у Богдана перехватило дыхание; майор Станкович опустил руку ему на плечо.

— Я тоже люблю подвиг, которым бросаешь вызов судьбе, который совершаешь без ненависти и долгих физических усилий. Чисто и элегантно. И человек один на один с нею…

— Да, да… — Богдан испытал острое желание исповедаться перед этим человеком, как перед родным отцом, в том, что произошло тогда на Бачинаце, и вдруг на открытом склоне увидел развесистое, ветрами и молниями изуродованное старое буковое дерево. В молчании они поспешили к нему.

Иван Катич стоял рядом с Лукой Богом перед выстроившейся ротой, за спинами солдат дымились непогашенные костры.

— Значит, говоришь, коллега вызвался добровольно лезть на дерево? Корректировщиком? — во второй раз спрашивал его Лука Бог.

— Так точно. Почему вы удивляетесь? Богдан Драговин, наверное, самый храбрый человек во всем Студенческом батальоне.

— Ты веришь, что он сумеет усидеть на дереве перед неприятельскими позициями?

— Я вам ответил. Если хотите, проверьте.

Иван отошел в сторону, чтобы не вести больше столь неприятный для него разговор. Он хотел быть с солдатами в эту минуту, хотел ничем не отличаться от тех, кто сейчас, натянув шапки поглубже и подняв воротники шинелей, прыгали на снегу, стучали зубами и вслушивались в звуки разгорающейся битвы. Встревоженное и закоченевшие.

— Чего ждем, подпоручик? — нетерпеливо спросил Иван. Уже на второй день своего пребывания на фронте он убедился, что для солдата мгновения перед началом боя самые тяжкие, эта лихорадка ожидания, где нет места никакой мысли, воспоминанию, эта неизвестность, в которой даже ландшафт изменяет свой облик, а время, всколыхнувшись, растекается, исчезая как прошлое и не существуя как настоящее.

— Я жду паек. Голодным нельзя воевать! — рявкнул Лука Бог, бросая окурок к ногам солдат.

Трое кинулись к окурку, отталкивая друг друга, пытались им завладеть. Одному удалось схватить окурок вместе с горстью снега; двое, раздосадованные, вернулись в строй. Победитель раскрыл ладонь и разочарованно сплюнул: во время схватки он раздавил окурок. Тем не менее он не расстался с ним — заняв свое место, принялся осторожно выбирать из снега табачные волокна.

Лука Бог молчал, закурил новую сигарету. Иван наблюдал за ним: неужели возможно, что в одном батальоне существуют майор Станкович и Лука Бог? Подпоручик бросил второй окурок, на сей раз к голове колонны. И тут же несколько человек метнулось за ним, Ивану не удалось заметить, кто овладел окурком; хмурые и безмолвные, возвращались солдаты в строй. Лука Бог допил остатки ракии из опустевшей фляжки; подскочил вестовой, подал новую, полную.

Опушкой бежал связной из штаба батальона и кричал:

— На позиции! Чего ждете?!

— Паек ждем, не ори, — ответил Лука Бог. — День длинный, успеем поубивать друг друга.

— Командир батальона приказал вам немедленно закрыть брешь на позициях первой роты! Левее сосен!

Лука Бог отбросил только что зажженную сигарету, теперь к хвосту колонны. Выскочил солдат и наступил на окурок, он давил его, растирал в снегу, а потом молча встал на свое место и во всеуслышание сплюнул.