Добрица Чосич - Время смерти
- Название:Время смерти
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Радуга
- Год:1985
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Добрица Чосич - Время смерти краткое содержание
Роман-эпопея Добрицы Чосича, посвященный трагическим событиям первой мировой войны, относится к наиболее значительным произведениям современной югославской литературы.
На историческом фоне воюющей Европы развернута широкая социальная панорама жизни Сербии, сербского народа.
Время смерти - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Когда над водой и у нее над головой закружили вороны, спасающиеся от гула колоколов преровской церкви, она сняла с себя мокрую сорочку и не спеша натянула на голое тело кофты и юбки.
Сквозь удушающий сон услыхал Иван крики и шум, осознал, что приехали в Ниш мама и папа. Снова патриотическая сцена. Он не желал сейчас никого видеть. Свернулся клубочком под шинелью и остался лежать, в то время как другие выскакивали из вагона, окликали друг друга, обнимались с родными и знакомыми. Тревожный отрывистый гул голосов, отражаясь от перрона, засыпал его. Что, только он один лежит в вагоне? Нет, за спиной он различал дыхание Богдана. Он был благодарен ему за эту защиту. Что бы он делал, не будь его рядом? Только бы их там, на позициях, не разлучили. Если это произойдет, он просто перебежит к нему в роту. Его душило какое-то смутное чувство, заключавшее в себе не только боль, стыд и раскаяние после вчерашнего вечера. Он услышал свое имя. Это она, мама. Ее сдавленный, обрывающийся голос вызвал у него боль. Папа, конечно, и сейчас преисполнен своего строгого достоинства. Несколько мгновений он ничего не мог понять в вихре слов и смеха. Неужели возможно, чтобы сейчас кто-то смеялся? И опять услышал свое имя. Это Бора Валет звал его. Нет, ему я не стану отзываться. Если я произнесу хоть одно слово, то разрыдаюсь. — Несколько человек звали его одновременно. Кто-то пробирался по вагону, схватил его за плечи, встряхнул:
— Тебя мама ждет, Кривой! Ты что? Мы в Нише.
— Мы уж однажды простились. Именно здесь, в Нише, — проворчал он и, поднявшись, перескочил через Богдана, который теперь остался в вагоне совершенно один. Хорошо, что он с головой накрылся шинелью и не смотрит на него.
— Прости, сынок, что я тебя разбудила.
Она сказала это очень тихо, с дрожью, прижатая к вагону.
А он где-то очень высоко, в каком-то облаке, и не видно его глаз. Она звала его:
— Я принесла тебе теплое белье, носки. Все, что вам сейчас нужно.
Она говорила еще что-то, но он не слышал; все это звучало где-то далеко внизу, на уровне его башмаков.
— Никаких сладостей я не возьму на фронт!
Он спрыгнул на перрон и горячо обнял мать.
А у нее не было силы даже пошевелиться. Она еле держалась на ногах, почти лишившись сознания под тяжестью тела своего ребенка, младенца, отрока, юноши, сына, уходящего на фронт.
Он почувствовал слабость матери и отпрянул от нее. Смущенно посмотрел на нее, и вдруг его озарило: как она прекрасна, моя матушка.
Она оперлась рукой на стенку вагона и опустила глаза на его грудь, на большое пятно от вина на куртке, разглядела еще какие-то пятна; постарел, подумала она. Постарел, очень постарел. За две недели, что она его не видела, постарел.
— Дожди, скоро снег выпадет, — шепнула она.
— Ты мне очки принесла? — Он оглядывался, не видя отца. — Где папа?
— В Крагуеваце ждет тебя с очками. Ночью я получила телеграмму. Ты знаешь, что Валево взяли? И Милена с госпиталем осталась в городе? — Она смотрела ему прямо в глаза. И ты уходишь — этого не произнесла.
— Разве она могла поступить иначе? — И прикусил язык, боялся, что у нее потекут слезы. Если она заплачет, он убежит в вагон. Он перевел взгляд на плотную колеблющуюся толпу, окружавшую их и прижимавшую к вагону. Ни разу до этой минуты ему не приходило в голову, что Милена может погибнуть. Неужели он даже не подумал об этом?
Ольга видела, как дрожали у него губы, подбородок. Не надо было говорить ему о Милене. Только бы поезд еще постоял.
— Да, сынок, — ничего больше она не могла произнести.
— Они варвары, но ведь не настолько преступники, чтобы раненых, госпиталь… А потом, существуют и международные соглашения о госпиталях во время войны. Существует, мама, международный Красный Крест. — Он опустил руку ей на плечо. Нужно как-то убедить ее в том, что Милене не угрожает опасность.
— Что с пакетом делать, Иван?
— Прости. — Он взял у нее большой, красиво завернутый, она позаботилась, пакет с лентой трех цветов, унес в вагон.
Она заметила, как небрежно он кинул пакет. Для него это ничего не значит. Так же он швырял свой школьный портфель. От самой двери.
— Украдут, — укоризненно заметила она.
— Господи, мама. Мы ведь Студенческий батальон. Мы как одна семья, состоящая из лучших братьев. — Он умолк, сам удивленный своими словами и уверенностью, звучавшей в голосе. — Мы творим легенду. — И опять помолчал. Сейчас он повторил слова Винавера. Ладно, не забывать об этом. — Я серьезно говорю, мама.
Он отвел взгляд от ее удивленного, уже не столь красивого лица. Стал рассматривать толпу на перроне, узнал каких-то знакомых белградцев, штатских, тыловиков-симулянтов, собирающихся бежать на юг, в Грецию. У него рождалось презрение к ним. И какое-то упрямое чувство: он и его товарищи выступают на поле боя, двигаются на север, они одни едут сегодня с юга на север. Вновь повернувшись к матери, он нежно обнял ее правой рукой и повел к локомотиву, к голове эшелона.
— Слушай, мама. Не может погибнуть страна, в которой есть полторы тысячи таких, как мы. Ты думаешь: что значит полторы тысячи в сравнении с неприятельскими дивизиями? Однако, мама, в истории не раз случалось, когда несколько человек или даже одна личность изменяли ее течение. И самое сокрушительное поражение превращали в победу. Я, мама, твердо верю в нашу победу. Когда речь идет о духе людей, цифры ничего не решают. А мы — это дух. Это наш светлый час, мама. «Пусть будет то, что быть не может» — как говорил один из моих парижских друзей.
— А я бы, Иван, как и все матери и сестры, была счастлива, если б вы не были духом. Если б вы оставались только детьми. Детьми в наших объятиях.
Она выскользнула из его рук и сама крепко его обняла. Нагнувшись к ней, он позволил ей, только сейчас, поцеловать его в лицо. Он открылся ее отчаянию. Он чувствовал, что, целуя его, она целует Милену, и гладил ее плечи. Паровоз поперхнулся и запыхтел с какой-то мрачной гневливостью и бездушной силой. Их окутало облако пара. Шум на перроне словно бы вдруг отдалился. И только сейчас, не имея сил совладать с собой, она шепнула:
— Зачем ты вернулся из Парижа?
— Если б я не вернулся воевать, я бы никогда больше не возвратился в Сербию, — ответил он ей в затылок; ее голова лежала у него на груди.
Она вдыхала запах вина и немытого тела, смрад его верхней одежды. Но не убирала лицо, желая вдохнуть запах его детства, запах своего молока, его запах после ванны перед сном.
А ему нужно было говорить:
— Не по душе мне те слова, которыми объясняют, из-за чего мы, сербы, воюем. Из-за чего я стал добровольцем. Мама, разве есть сейчас смысл нам с тобой говорить об этом?
Он опустил руки, чуть отодвинулся от нее. А она держалась за его куртку, глядя на какие-то отвратительные пятна. В детстве был он брезглив и только из ее рук соглашался есть пирожные и фрукты.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: