Александр Клюге - Хроника чувств

В театре ситуация выглядела так: в восемь утра певцы и оркестр были на месте. Последние известия они слышали дома, а затем в каморке вахтерши на служебном входе. Теперь они репетировали финал третьего действия: Лебедь удаляется, в сцене рейхстага в Брабанте партии хора и солистов переплетаются, рейхстаг в едином порыве отправляется на восток, чтобы вступить в войну с гуннами.

После короткого обсуждения музыканты решили, что невозможно просто выбросить результаты трехмесячных трудов, что бы ни происходило на границах страны. Как раз в такой исторический момент нельзя быть расточительным. Для них было важно не столько «содержание» произведения Рихарда Вагнера, сколько сценическое, артистическое, музыкальное наполнение задач, которые им предстояло решить, подобно тому как экскаватор должен к определенному сроку ликвидировать гору строительного мусора. В то же время в такой работе заключена и немалая гордость — гордость созидателя.

Директор театра позвонил первому секретарю райкома партии:

— Товарищ Антонов, мы глубоко потрясены бедой, постигшей нашу страну.

— Не совсем так, товарищ директор: беда ждет агрессоров. Так и передайте. Они решились на авантюру, последствий которой не сознают.

— То есть вы настроены оптимистично?

— Безусловно. Больше я вам пока ничего не скажу.

— Сегодня вечером премьера «Лоэнгрина».

— Я знаю, я приду.

— Я спрашиваю, потому что это немецкая опера, исполняется на немецком языке.

— На нас напали не немцы, а фашисты и милитаристы, угнетающие и свой собственный народ. Это необходимо донести до людей. Это можно было бы разъяснить перед началом представления в своего рода объявлении. Дать, так сказать, ориентировку.

— Опера поется по-немецки. Это может быть понято как провокация, если повнимательнее присмотреться к тексту.

— А нельзя ли было бы в самом крайнем случае исполнить оперу по-русски?

— Исключено. Певцы выучили ее по-немецки.

— Пусть переучат.

— За один день это никак невозможно. Да и сначала нужно переписать клавиры с русским текстом и прочее.

— Тогда поставить дикторов по краям сцены или в зале, чтобы они произносили текст по-русски. Может, певцы могут петь немного поглуше?

— С точки зрения общего художественного впечатления я бы не советовал.

— Однако это было бы интересно и информативно.

— С точки зрения содержания текстов и опасно тоже, товарищ первый секретарь.

— А может, вообще обойтись без пения?

— Это было бы необычное решение.

— Симфоническая сюита с текстами, произносимыми дикторами и лозунгами, понятными без всяких экивоков. Так сказать, вечер серьезных размышлений, патриотическое торжество.

— Необычно.

— Мы живем в необычное время, товарищ. Увертюра Чайковского «1812 год» тоже обходится без пения и тем не менее понятна.

— Знакомы ли вы с содержанием оперы «Лоэнгрин», товарищ Антонов?

— Нет.

— Это рыцарская опера со сверхъестественными героями. В основе ее фантазии юной германки. В финале происходит своего рода съезд немецких рыцарей под председательством императора. Хор, солисты и оркестр сливаются воедино, и разделить их невозможно. Если перевести это на русский, то провокационные моменты станут яснее, чем когда поется на иностранном языке. Лучше всего были бы итальянские или турецкие костюмы, вроде тех, что у нас в костюмерной есть для «Багдадского цирюльника». Но все это успеть до восьми вечера невозможно.

Руководитель оперы был на этой должности недавно. Когда в ноябре 1940 года решался вопрос о репертуарном плане, его еще не было. Он вовсе не собирался губить свою карьеру из-за политической недальновидности. Он незадолго до того был переведен из Алма-Аты и, в сущности, больше думал о партийной карьере. Так что ему важно было представить дело максимально объективно и разделить ответственность с партийным руководством Ленинграда.

Первый секретарь задал встречный вопрос:

— Можно ли сказать, что это социалистическая опера?

— Нет.

— Можно ли назвать Рихарда Вагнера фашистом?

— Нет.

— А революционером, представителем борющихся прогрессивных сил?

— В молодые годы.

— Есть ли ясное отличие между Гитлером и Вагнером?

— Разные поколения.

— Будет ли опера понятна, если ее сократить или урезать наполовину?

— Строго говоря, она вообще не очень понятна.

— То есть дело в красоте музыки?

— Музыка красивая, «неземная».

— Надо что-нибудь придумать.

(Директор театра молчит.)

Секретарь райкома обещал перезвонить через двадцать минут.

В партийном руководстве города в этот день царила суета. Надо было составить мобилизационные планы, списки призывников, которыми давно надо было заняться, оказались первоочередным делом. Звонили из Москвы, в том числе и среднему звену. Основное время уходило на то, чтобы установить контакты с приграничными районами, с прибалтийскими республиками (используя связи военной разведки, агентурные сети НКВД). Каждый хотел разобраться в ситуации. Никто из ответственных лиц не ощущал особого желания заниматься «Лоэнгрином». Однако все собирались вечером встретиться в опере. В чрезвычайной ситуации существует потребность в сохранении привычных вещей, так, по-прежнему соблюдается перерыв на обед, соблюдение расписания позволяет удержать день в равновесии.

Трамваи неудержимо бежали по рельсам. Солнце двигалось по небосклону по своей дуге, музеи открыты. На заводах беспокойство. Нервозность. Непосредственное восприятие ситуации, которая в течение трех месяцев будет душить город, было тут же поставлено под контроль «партийной дисциплины». Политическое руководство надело маску «железного спокойствия». Беспокойны были сердца и уши, когда люди «додумывали» сообщения по радио.

Несколько минут, обмен вопросами и ответами на бегу в коридорах здания партийного руководства (административной постройки с лифтом) — все, на что мог рассчитывать Антонов для принятия решения. Обозначилось несколько возможностей.

Первое предложение: поручить цензорам убрать провоцирующие места из оперы.

Второе предложение: исполнять все, как было подготовлено.

Третье предложение: отменить оперу и исполнить повтор оперы Римского-Корсакова с объявлением до представления и после. Может быть, начать пораньше. Подключить хор пионеров.

Четвертое предложение: отменить оперу, но не из-за ее содержания, а ввиду опасности воздушных налетов. Как доставить всю публику в бомбоубежище, если ночью будет налет немецкой авиации?

Практически полновластный диктатор города товарищ Жданов знал оперу «Лоэнгрин». Антонову удалось пристроиться к нему на бегу, когда тот спускался по лестнице к главному выходу. Жданов торопился к командующему Северным направлением.