Денис Драгунский - Вид с метромоста (сборник)

Куда это желание подевалось, не могу догадаться.

Вернее, очень даже могу.

Первая Градская, корпус 17, как мне сказала племянница. Въехать, конечно же, не позволяют. Иду метров двести до этого места. Ветер, как всегда в таких случаях. Корпус 17. Надпись «Патолого-анатомическое отделение». Сбоку дверь. Толпятся люди с цветами. Вижу знакомых. Захожу в небольшую многоугольную прихожую. В противоположной от входа стене – дверь. Рядом с дверью надпись (на белом листе, от руки, но крупно): «Договорившихся с другими похоронными фирмами не обслуживаем». По левой стене – несколько гробовых крышек. Под ленты подсунуты квитанции и листочки с крупно распечатанными фамилиями.

Все стоят полукругом. Теснятся. В дверь дует. В середине пусто. Думаю, что сейчас из дальних дверей вынесут (или выкатят) гроб. Но нет. Начало церемонии в 12, мы опоздали и приехали в 12:20, но еще ничего не началось. Вдруг кто-то проходит в эти дальние двери, снова выходит, потом его кто-то зовет снова туда, и вот двустворчатые двери раскрываются, и нас жестами приглашают зайти.

Там круглая невысокая и не очень большая комната. Низкие окна. Под окнами грубо беленные чугунные радиаторы. Две ниши в стене, одна напротив другой, со скульптурами – крашенный белой масляной краской гипс. Скульптуры изображают скорбь – полуобнаженные дамы склоняют головы над погребальными урнами. Посреди комнаты на грубом шестиногом столе гроб. В изножии цветная фотография моего брата. Много цветов. Цветы горой лежат в гробе. Много людей, много речей, все говорят очень хорошо, искренне. Заканчивается панихида. «Давайте прощаться», – говорит тот, кто ведет панихиду.

Прощаемся. Все подходят к гробу, трогают край, кто-то крестится, кто-то отдает последнее целование. Прощаются, и выходят, и идут через эту прихожую наружу, во двор.

Вот остались только родные. Я последний. Последний раз гляжу на своего брата, целую ледяной лоб. Мне хочется плакать. Я плачу. Потом я делаю шаг назад и соображаю, что все ушли, и стоит незакрытый гроб с неловкой горой цветов. Как будто мой брат остался один в самом что ни есть беспомощном состоянии – мертвым.

К стене комнаты прислонена крышка. Я трогаю ее и понимаю, что один не справлюсь.

Из дверцы сбоку выходит коренастая тетка в сизом халате. Раскоряченная, кричаще уродливая. Служительница морга.

Я говорю: «Надо закрыть гроб». Она говорит: «Сейчас ребята придут, закроют». Я говорю: «Ну, и где же они?» – «Да сейчас, сейчас придут, куда денутся», – говорит она. Я говорю: «Цветов столько… они не поместятся в гробу, надо их как-то разложить, наверное…» Она говорит: «Вы ж их с собой брать не станете? А хотите, берите, ваши цветы, заберите, сколько вам надо». Я еще раз говорю: «Ну, может, давайте мы с вами закроем гроб всё-таки…» – и берусь за крышку. Она отвечает, не трогаясь с места: «Ребята сделают, я ж сказала. Идите, идите на п о минки, а мы тут всё сделаем, не переживайте… Ребята, наверное, обедают. Сейчас придут, и закроют, и отвезут… а вы идите, не переживайте».

Я постоял еще минуту и ушел. Надо было, конечно, дождаться. Послушать этот страшный, но обязательный стук молотка, заколачивающего гроб.

Иначе это не похороны. Получается, что я (мы все) его как бы не «похоронили» в прямом смысле слова – не поместили в «захоронку», в закрытое место, где хранят. Коль не в могилу, так хоть бы в гроб.

Не вышло. Ребята были на обеде.

Чувствую осколок ужасного внутри себя. Как будто я нарушил какой-то древний и важнейший закон. Но, утешаю я себя, там были его жена, дочь, зять, почти взрослый внук, сестра с мужем…

Да, конечно, и я, и зять моего брата, и его внук, и муж нашей с ним сестры могли бы вчетвером закрыть гроб. Но они ушли уже. А позвать их я не догадался.

После ужина Филиппов решил пройтись.

Он вышел из кафе, где просидел часа два, и двинулся по Новослободской к Савеловскому, по нечетной стороне. Он хотел дойти до конца улицы, потом повернуть налево, обойти громадный треугольный дом и по Бутырскому Валу вернуться немного назад, а там был переход через ветку железной дороги – и вот так выйти на Пятую улицу Ямского Поля и потом насквозь до улицы Расковой, где он снял квартирку.

Вся жизнь прошла в этом районе. Страшное дело.

Было поздно, но почти светло. Потом стало быстро темнеть – туча закрыла небо, и всё-таки четверть двенадцатого.

На Новослободской было шумно и людно. Филиппов с удовольствием смотрел на молодых парней и девчонок, как они идут в обнимку, пьют пиво и свободно себя чувствуют.

Он долго стоял на светофоре у Лесной. Перешел на зеленый свет.

На углу был магазин со странным названием «Палантир». Давным-давно здесь был универмаг «Молодость».

– Молодость, где ж ты, молодость… – промурлыкал Филиппов.

В витринах висели громадные люстры с ценниками. Пригляделся – люстры стоили по полтораста тысяч, а одна, с розовыми стеклянными цветами, вообще полмиллиона рублей.

– Совсем с ума сошли! – засмеялся он.

Этот кусок улицы был совершенно пуст. У арки, которая вела к проходной Бутырской тюрьмы, стоял микроавтобус с надписью «срочная юридическая консультация». Филиппов помотал головой и пошел дальше.

Из подъезда следующего дома вышли двое, встали на тротуаре. Менты в штатском, Филиппов сразу понял.

– Ваши документы! – мент заступил дорогу и показал свою корочку.

Филиппов вытащил паспорт. Паспорт был очень хороший, с московской регистрацией. Мент пролистал его, спрятал в карман и сказал:

– Пройдемте. Понятым будете.

Филиппов вздохнул и сказал, что можно было просто попросить.

– Просто никто не хочет, – сказал второй мент. – Ну, ладно. Мы вас просим.

Филиппов солидно выглядел: костюм, очки, седая бородка.

– Пожалуйста, пожалуйста, – сказал менту Филиппов.

В комнате обыскивали мужчину лет сорока. На столе лежали пачки денег, травматика. Потрошили сумку. В углу сидела еще одна понятая, по виду продавщица из киоска.

– Вот, – сказал дознаватель и показал плоскую коробочку.

– Подкинули! – крикнул мужчина.

Филиппов узнал его; двадцать лет назад он был похудее, конечно. Но как был мелкотой, сявкой, так и остался. Не жалко. Он посмотрел в окно. Там был темный двор, и не верилось, что в ста шагах веселая ночная Москва.

– Подпишите, – сказал мент.

Филиппов подписал.

– Благодарю, – сказал мент, отдавая паспорт.

– Пожалуйста, пожалуйста, – улыбнулся Филиппов. – Обращайтесь!

Выйдя наружу, он пошел дальше, но потом свернул в Угловой переулок, прошел его насквозь, поймал такси, доехал до Белорусского вокзала, купил билет на экспресс до «Шереметьево».