Маркус Зусак - Подпёсок

Молился, как полоумный дурак.

Это короткая глава, но сделай я ее длиннее, стал бы вруном.

Все, что помню о том вечере: молитвы, треп про вонючую подушку, ногу Стива и напряжение, повисшее между Сарой и Брюсом.

И город снаружи. Это тоже помню.

Будущее: пора отдохнуть.

Мы на краю города, рядом с ним; кажется, протянешь руку – и потрогаешь дома, дотянешься и потушишь огни, что бьют нам в глаза, стараясь ослепить.

Мы рыбачим, мы с Рубом.

Раньше мы никогда не рыбачили, а сегодня вот взялись и рыбачим весь вечер.

Пески у нас уходят в какое-то огромное темно-синее озеро, из которого выныривают звезды.

Вода в озере тихая, но живая. Мы чувствуем, как она колышется под днищем старой потрепанной лодки, которую мы арендовали у какого-то жулика. Нас то и дело качает вверх-вниз. Поначалу нам это не страшно: конечно, ничего не может быть абсолютно устойчивым, но мы знаем, где мы, и озеро дышит не слишком шустро.

Не ловится.

Ничего.

Совершенно. Ничего.

– Бесполезняк чертов, – заводит беседу Руб.

– Говорил тебе, не надо было рыбачить. Кто знает, что в этом озере?

– Души городских мертвецов, – Руб улыбается с какой-то ехидной радостью. – Что будем делать, если кто-нибудь из них попадется на крючок?

– За борт прыгать, чувак.

– Вот уж, на фиг, точно.

Вода опять колышется, и откуда-то, не видно, откуда именно медленно катятся волны. Они подымаются и захлестывают лодку. Они все выше.

И какой-то запах.

– Запах?

– Да, ты что, не чуешь? – спрашиваю я Руба.

Говорю так, будто виню в чем-то.

– Теперь вот ты сказал, и я чувствую.

Озеро уже ходит ходуном, и наша лодка вместе с ним: вверх-вниз, вверх-вниз. Волна бьет мне в лицо, полный рот воды. На вкус она, вот фантастика, жгучая. По лицу Руба я понимаю, что он тоже глотнул.

– Бензин, – говорит он.

– О господи.

Волны немного улеглись, и я оборачиваюсь к лодке, что стоит ближе к городу, почти у самого берега. В ней парень с девчонкой. Парень выходит из лодки на берег, и у него что-то в руке.

Что-то рдеет.

– Нет!

Я вскакиваю и вскидываю руки.

Он не слушает. Сигарета.

Он не слушает, а я вижу, как еще кто-то гребет к берегу, отчаянно. Кто это? Яне знаю и вижу еще лодку, которая тоже спешит, там мужчина и женщина средних лет.

Парень бросает сигарету в озеро. Красно-желтое катится мне в глаза.

Забытье.

В четверг Руб еще подбил меня на новую выходку – кое-что отличное от наших обычных грабительских налетов.

Дорожные знаки.

Это и был его новый план.

Еще не свечерело, а он уже все обдумал и сообщил мне, какой знак хочет спереть.

– «Уступи дорогу». На Маршалл-стрит. – Улыбнулся. – Двинем где-то, скажем, часиков в одиннадцать, прихватим ключ у батяни – ну, такой, который регулируется колесиком наверху…

– Разводной?

– Ага, его… Надеваем кенгурухи, идем такие, как ни при чем, типа Марк Во [1]с битой, я влезу тебе на спину, и мы свинтим знак.

– А зачем?

– В каком именно смысле зачем?

– Я спрашиваю, в чем смысл?

– Смысл? – Руб… как бы это сказать?.. Вышел из себя. Возмутился. – Нам не нужен смысл, сынок. Мы малолетки, мы поганцы, у нас нет подружек, полный нос соплей, в глотке скребет как черт-те что, мы в коросте, на нас нападают прыщи, подружек нет у нас – это я говорил? – денег нет, мы на ужин через день жрем грибы, толченные, чтоб были похожи на мясо, заливаем их томатным соусом, чтобы не чувствовать вкус. Какие тебе еще причины? – Брат откинулся на кровати и устремил безнадежный взгляд в потолок. – Мы не просим много, милый Боженька! Ты же знаешь!

Вот и порешили.

Наш следующий набег.

Клянусь, в тот вечер мы были сущие дикари, как и описал Руб в своем словоизлиянии. Сначала меня покоробило, что Руб думает о нас так. Как и я думал. Только Руб этим гордился.

Может, мы и не знали, кто мы, но мы знали, каковы мы, и Рубу всякий вандализм типа кражи дорожного знака виделся для нас таких вполне подходящим предприятием. Уж он совершенно точно не собирался предположить, что мы можем оказаться в каталажке, за решеткой, не отвечающей установленным стандартам безопасности.

Ясно, мы знали, что такое дело у нас не выгорит.

Одна беда: оно выгорело.

Мы выскользнули из дома через черный ход примерно без четверти двенадцать: горбы капюшонов над головами, шаг с креном вперед. Шли спокойно, даже борзо, вдоль по улице, пар изо рта, руки в карманах, шепот славы засунут в носки. Наше дыхание и сопение процарапывало нас в воздухе, раздирало его, и я казался себе тем чуваком, Юлием Цезарем, пустившимся завоевывать чужую империю – а мы всего-то шли красть паршивый серо-розовый треугольник, который должен быть красно-белым.

Уступи дорогу.

– Больше похоже на «Упусти дорогу», – хихикнул Руб, когда мы подошли к месторасположению знака. Он залез, сорвался, снова залез мне на плечи. – Вот так, – поймав равновесие, продолжил он.

– Ключ.

– А?

– Ключ, олух.

Шепот у него был колючий и плотно туманился на холоде.

– А, да, точно, забыл.

Я подал ему газовый ключ, или разводник, или назовите, как хотите, и мой брат принялся откручивать дорожный знак «Уступи дорогу» на перекрестке Маршалл– и Карлайл-стрит.

– Блин, что-то упирается, дрянь, – сообщил он. – Болт такой ржавый, гайка всю грязь собирает. Ты, главное, меня держи, понял?

– Я как-то уж подустал, – заметил я.

– А ты терпи. Через не могу. На зубах, сынок. Все великие умели преодолевать физический дискомфорт.

– Великие кто? Лямзильщики знаков?

– Нет. – Ехидно. – Спортсмены, балда.

И тут наконец победа.

– Готово, – объявил Руб, – Он у меня.

И спрыгнул с моих плеч, держа знак в тот самый момент, как в одном из обшарпанных домов на углу зажегся свет.

На балкон вышла женщина и со вздохом сказала:

– Вы когда-нибудь повзрослеете?

– Пошли. – Руб потянул меня за куртку. – Бегом, бегом!

Мы дернули прочь, Руб поднимал знак над головой и кричал: «Во как!», – и мы смеялись. И даже когда мы пробрались домой, адреналин еще крался по моим венам, сжимаясь пружиной и срываясь вперед. Только в комнате он мало-помалу рассеялся. Свет был погашен немедленно, и Руб сунул знак себе под кровать, заявив чисто для смеху:

– Вякнешь маме или бате, я проверю, глубоко ли этот знак можно забить тебе в пасть.

Я посмеялся и скоро заснул, все еще слыша тихий голос женщины, вздыхающей среди ночи на парочку подозрительных юнцов. Но пока сон не пришел, я успел подумать о Ребекке Конлон и вспомнил моменты нашего с Рубом похода и кражи, представляя, что Ребекка меня видит. Не знаю, понравился бы я ей, или она решила бы, что я полный кретин. Полный кретин, скорей всего.