Маркус Зусак - Подпёсок

Минут через пятнадцать появился и сосед – пятидесятилетний чувак, у которого язык был злее, чем у нас всех вместе взятых. Вообще говоря, он, в принципе, держал себя в руках, когда метнулся во двор, обозвал нас так и эдак, подхватил своего шпица – по кличке Пушок, кстати, – и помчался к ветеринару.

– Как думаешь, выживет? – спрашивали мы друг друга, вернувшись к себе.

– Не знаю, чувак.

Мало-помалу все разошлись. Грег последним.

– Ну, мужик, – качал он головой, уходя, – я и забыл, как оно все у вас.

– Прежние деньки, ага?

– Точно. – Он кивнул. – Дурдом.

– Именно.

Все и правда было как в прежние времена, но я знал, что бессмысленно думать, будто они продолжатся. Мы оба знали, что в следующий раз он объявится, когда придет отдать долг или часть долга. Так уж оно обстояло в жизни.

Вечером случилось то, что должно было случиться. Сосед.

Он явился указать родичам, что они не в состоянии приглядеть за нами с Рубом, и поскольку только у Руба остались какие-то деньги, то он и заплатил мужику за ветеринара.

Кстати, со шпицем Миффи все обошлось. Это был просто слабенький сердечный припадок. Бедная собака-крыска.

Но для нашей мамули эта история оказалась, можно сказать, последней каплей.

Она усадила нас за кухонный стол, а сама ходила вокруг, орала на нас и отчитывала не дай-те бог. Она даже совала нам под нос деревянную ложку, хотя не лупила нас ею с тех пор, как мне исполнилось десять. Уверяю вас, мы поняли, что она запросто треснет по башке.

– Когда вы уже уйметесь? – орала она. – Сажать друг другу фонари, чертову соседскую собачку доводить до инфаркта. Это позорище… Мне за вас обоих стыдно. В который раз!

Даже отцу оставалось сидеть в углу, не открывая рта. Он не смел вставить и слова, боясь попасть под раздачу.

Под конец она совсем разъярилась, хватала очистки из кухонной раковины и, вместо того чтобы бросить в ведро, швыряла на пол, потом поднимала и швыряла снова, теперь мне под ноги.

– Вы как животные! – завопила она громче прежнего. А закончила фразой, которая, кажется, неизменно задевала нас больше всего:

– Пора взрослеть!

Нечего и говорить, что мы с Рубом собрали разбросанный мусор и вынесли за дверь, где и остались. Возвращаться в дом мы боялись.

Сара из окна смотрела на нас и, качая головой, улыбалась сквозь боль. Смеялась, и от этого мы и сами немного развеселились. К Рубу тут же вернулась его решимость.

– Мы обязательно выловим этого Паттерсона, – сказал он, – Не думай.

– Надо, надо, – согласился я.

Потом, ближе к ночи, я размышлял о событиях дня: ведь теперь я был должен Рубу еще и свою половину ветеринарного счета. Дела и впрямь покатились под гору, говорю вам.

– Чертов шпиц, – сказал я.

– Ха, – фыркнул Руб, – шпиц со слабым сердцем. Да уж, такое могло случиться только с нами.

Какой-то мужик стоит передо мной на проселочной дороге. Восход.

Смотрит на меня.

Я на него.

Стоим, между нами где-то метров десять, пока наконец я не нарушаю молчание.

– Ну? – спрашиваю я.

– Что «ну»? – слышу в ответ.

На мужике какой-то халат; мужик скребет бороду и пытается вытряхнуть камешек из сандалии.

– Ну, не знаю. – Это лучшее, что мне приходит в голову. – Ты, вообще, черт побери, во-первых, кто?

Он улыбается.

Смеется.

Стоит.

Подготовившись, повторяет вопрос и тут же отвечает:

– Кто я, черт побери? – Короткий смешок. – Я – Христос.

– Христос? Ты правда существуешь?

– А то, блин.

Я решаю Его проверить.

– Ну а тогда кто я?

– А мне все равно, кто ты. – И Он идет ко мне по дороге, все пытаясь вытряхнуть камень из тапка. – Чертовы сандалии. – Он шкрябает подошвой оземь, и продолжает: – А вот какой ты – это, знаешь ли, другое дело.

– И какой?

– Жалкий.

– Ага.

Я жму плечами, соглашаясь.

– Тут я могу помочь, – продолжает Он, и я ожидаю дежурной цитаты, которыми кормят нас все эти толкователи Писания, что ежегодно совершают паломничество в нашу школу. Но нет.

Вместо этого Он протягивает мне бутылку с какой-то красной жидкостью и жестом показывает «До дна».

Я спрашиваю:

– Это что?

– Вино.

– Да?

– Вообще-то, нет. Это красная микстура. Пить тебе рановато.

– А-а… так ты зануда.

– Ну, я тут ни при чем. Уж поверь, это не я придумал. Это мой старик не разрешит налить тебе настоящего. Так что претензии к Нему.

– Ладно, ладно. Как Он там поживает вообще?

– Эх, последнее время ему нелегко приходится.

– Ближний Восток?

– Ага, они опять взялись за свое. – Он подходит поближе и шепчет: – Только между нами: на той неделе Он уже почти решился свернуть лавочку.

– Как это? Вселенную?

– Угу.

– Господи Иисусе!

Мои слова Его, кажется, слегка покоробили.

– Ой, да, прости, – говорю я, – так говорить нехорошо, ага.

– Не беда.

– Слушай. – Иисус решает, что пора перейти к делу. – Пришел-то я, чтобы тебе вот передать.

Он что-то вынимает из кармана халата, а я спрашиваю:

– Что там?

– А, чуток мази.

Протягивает мне.

– Для разбитого носа.

– Вот здорово. Спасибище.

Если вам интересно, как в итоге мы проучили нашего приятеля Брюса Паттерсона, так вот: никак не проучили. Мы все спланировали, подготовили, но не исполнили. Дома постоянно находились дела поважнее: вот хотя бы ледяные мамуля с отцом по отношению к нам с Рубом. Без вопросов, им совсем не по душе был наш образ жизни и то, как мы навострились их огорчать. Вы можете подумать, что эта обледенелость могла бы как-то сдержать наше стремление отомстить Брюсу за Сару, но нет. Вообще-то, нет. Стив тоже советовал нам не вмешиваться. Он вернулся к своим обычным «я вас, ребята, выше» замашкам и сказал нам, что мы дебилы. Все это немного подостудило меня, но не Руба. Он не остывал, и кстати, искренне верил, что мы не были виноваты в сердечном приступе соседской собаки. Он объяснил мне, что не наша вина, если дурной пес хлипкий, как кисель.

– Блин, играть в футбол в собственном дворе законом не запрещено, правда? – спросил он.

– Думаю, нет.

– Ты знаешь, что нет.

– Уж я думаю.

Руб переваривал задачу несколько дней и наконец, найдя меня в комнате, рассказал, каков наш план и что нужно будет делать.

– Кэм, – сказал он, – это будет мое последнее дело.

Прямо что твой Аль Капоне или кто.

– Видишь, это последний подвиг, и я завязываю с грабежами, кражами и хулиганством.

– Как ты можешь завязать с тем, чем никогда не занимался?

– Э, заткнись, а? Не спорю, у меня были крутые виражи, но теперь мне пора остановиться. Сам не верю, что это говорю, но мне пора взрослеть.