Маркус Зусак - Когда псы плачут

Я готовлюсь и даже разок слегка бью на воздух.

Мы приближаемся к выходу, и вот сразу же за порталом тоннеля я вижу силуэт, привалившийся к сетчатой ограде. Человек вцепился пальцами в сетку, крепко вцепился.

«Шагай вперед», – велю я себе и, поймав горящий взгляд пса, шагаю.

Выхожу из тоннеля и вижу широко и далеко распахнутые объятья города, а тень у ограды остается неподвижной.

Ночной воздух хлещет по щекам.

Он пахнет братством.

Тени превратились в человеческие фигуры, их было три, шли к нам. Хмурые лица, куртки.

– Кто из вас Руб? – спросил тот, что посредине, самый здоровый.

Голос у него был уверенный и злой, и он плюнул нам под ноги и едва не улыбнулся тому, как близко, едва не задев нас, упал плевок.

Руб вышел вперед.

– Я.

– Говорят, ты неплохо дерешься, но что-то мне ты не кажешься таким уж, блин, ловким.

– Ну, у всех свое мнение, да ведь? – дружелюбно ответил Руб. – И, вообще-то, мы еще ничего не делали – вот закончим, тогда и решай.

– Ясно.

Тот парень хотел было сказать что-то еще, но у него не осталось времени.

Руб схватил его за глотку и швырнул на сетку ограды, а вдогонку послал пару крепких ударов, которые моментально распороли чувака. Тот пытался уворачиваться, но Руб слишком проворен, его кулаки всякий раз находили цель. Кровь брызнула на землю, и два парня из моральной поддержки напружились. Это заметил даже Руб и между ударами спокойно предупредил:

– Не вздумайте.

Только тут он пропустил удар, и тому чуваку удалось вырваться, спиной по ограде.

Руб мог броситься за ним, но предпочел остановиться поодаль и задать пару вопросов. Я такое видел уже сотню раз. С точки зрения Руба, он таким маневром дает противнику шанс смыться, пока не пошло жесткое мочилово. Кто-то пользуется. Кто-то нет.

– Ну а как тебя хоть зовут? – спросил Руб.

– Джеррод. – Ответ вылетел у него изо рта вместе с кровью.

– Ну что, Джеррод. Похоже, тебе туго пришлось. Хватит, нет?

Но Джеррод, к несчастью, решил, что не хватит, и когда он изготовился и двинулся на Руба, было даже страшновато видеть, как мой брат припечатал ему по ребрам и хлестнул по роже. Джеррод отлетел на ограду, проволочная сетка задребезжала, а разбитые вагоны как будто отрешенно смотрели с другой стороны.

Хлясь. Тишина. Хлясь.

Кровь так же медленно капала на землю, но в этот раз следом упал и Джеррод. Кровь была у него в волосах, на руках, на одежде. В какой-то миг я подумал, что он сейчас в ней утонет.

Единственная проблема была в вот в чем:

Это было не на самом деле.

Не на самом деле, потому что мы с Рубом прождали в старом депо, а чувак так и не объявился. Тени, что замаячили вдали, свернули в боковой проулок, и мы остались куковать одни в конце тупика.

– Опаздывает, – Руб впервые заговорил в начале девятого. К половине девятого он уже злился, а без четверти был готов лупить кулаком по изгороди.

Вот тогда я и вообразил весь этот бой. Довольно типичный эпизод с участием Руба. Строго говоря, необычно было бы только, чтобы Руб так сходу ударил первым. Чаще всего это соперник пытался застать его врасплох, но Руб всегда оказывался шустрее. Так что в этот раз я для разнообразия представил, что драку начал Руб. Если такое случалось, то драка кончалась, не начавшись. В бою Руб был молоток по нескольким причинам. Он не колебался, не боялся боли, любил побеждать и идеально чувствовал момент. Даже если он бил несильно, разил больно, потому что точно рассчитывал время и попадал, куда надо.

– Может, он время перепутал, – предположил я, но Руб стегнул меня взглядом типа «Прикалываешься, да?»

– Ждем до девяти, – подытожил он, – не явится, идем домой.

Мы выждали, хотя оба понимали, что смысла нет. Чувак не появится. И Руб это знал. И я знал. Сам-то я досадовал, потому что в это время мог бы быть с Октавией. А вместо этого стоял на мусорно-холодной улице, дожидаясь пацана, который и не собирался приходить.

Но Руб завелся гораздо сильнее.

Он беспокойно дергал ограду, повторяя одно слово.

– Падла.

Он произнес его не счесть сколько раз, а в девять крутанувшись на месте, вцепился в сетку. Я думал, он разъяриться еще сильнее, но к моему удивлению, Руб вдруг успокоился. Он еще секунду высматривал что-то вдали, а потом мы двинулись домой. Напоследок он слегка приложил изгородь кулаком. Она дребезжала нам вслед.

– Что теперь будешь делать? – спросил я уже возле самого дома.

– С этим перцем, который меня хочет убить, или сегодня?

– И то, и то.

– Ну, насчет пацана – просто выкину из головы. А сегодня – наверное, побью мешок в подвале. Принесу радио, раскручу погромче и буду бомбить, пока с ног не свалюсь.

Именно так он и сделал – ну, кроме сваливания с ног. А я позвонил Октавии рассказать, что ничего не было, и спустился в подвал к Рубу. Потом к нам пришла еще и Сара и сделала хороший снимок, как Руб мутузит мешок. Его лицо на снимке можно описать не иначе как сосредоточенное, там было заметно, как мешок морщится от крепких ударов.

– Неплохо, – сказал Руб, когда Сара показала ему фотку.

Но себе не попросил, и потому Сара унесла ее, а потом вернулась с колодой карт. И мы еще долго просидели в подвале, шпилились в картишки, а радио балабонило рядом.

Сара ушла спать первой, через пару часов, а мы с Рубом посидели еще.

На выходе Руб саданул напоследок по мешку, выдернул приемник из розетки и понес его на место, в нашу комнату.

Заснул я в кои-то веки легко, а воскресенье провел с Октавией в гавани.

Воскресенья обычно проходили у меня так. С утра я делал уроки, а потом садился в поезд до набережной. А хватало времени – шел пешком. Октавия по-прежнему появлялась у нас воскресными вечерами, а на неделе чаще всего по средам. Иногда мы с ней успевали выгулять Пушка. В такие вечера обычно я держал поводок, Октавия улыбалась рядом, а Руб следил, чтобы нас не увидал никто из знакомых. Пушок, как и прежде, гарцевал, бывало, кашлял, а то облизывал морду, а иной раз и гавкал, если Руб был в настроении потормошить его.

Иногда я ехал к Октавии, и мы шли в тот кинотеатр. Я больше не спрашивал про дом. Я про все это вообще временами забывал. Был доволен, что она со мной и у нее все хорошо.

Бывало, рядом с ней я принимался улыбаться ни с того ни с сего.

– Что? – спрашивала она. – В чем дело?

– Не знаю, – только такими словами я и мог ответить.

Никакой особой причины. Я просто смотрел на нее и слушал. Этого хватало.

По воскресеньям она играла на набережной и чаще всего приезжала к нам вечером прямо из гавани. В кармане крутки у нее звенела мелочь.

Прошел месяц, и вот как-то субботним вечером я повел Октавию знакомиться со Стивом. Стиву Октавия понравилась, он поставил для нее кое-какие свои старые пластинки, и она оценила.