Хюго Клаус - Избранное: Сборник

Эдвард (резко). Пожалуйста, не трогайте дерево. Это мое дерево. За него заплачено так же, как и за дом.

Паул. Да, да, конечно, прошу прощения.

Эдвард. Извините, но это действительно мое дерево. Я быстро привязываюсь к тому, что мне принадлежит. (Впервые улыбается.) К тому, что я считаю своим.

Паул (явно обрадованный, примирительно). Удивительное дерево. Я хочу сказать, для здешних мест. Думаю, ему уже лет восемьдесят. А вы как считаете?

Эдвард (немного помолчав, то ли отвечает собеседнику, то ли декламирует, то ли размышляет вслух). Не люблю деревьев. Они изгибаются, извиваются, словно змеи, хватают вас ветвями, а потом еще укрывают в своей листве комаров, пауков и птиц. В них свистит ветер, и тогда дерево воет, как зверь. А мертвые деревья остаются стоять, словно сведенные судорогой. Кажется, что они продолжают втайне наслаждаться жизнью.

Паул (воодушевленно). Да, так оно и есть!

Элена (возвращается, на ней белое спортивное платье. Она с любопытством оглядывает двух молчащих мужчин. Пауза). Вы что, в рот воды набрали? Молчите, как рыбы.

Паул (испуганно). Нет-нет. Вовсе нет. Мы говорили о деревьях. О природе. Как хорошо порой отвлечься от повседневности. (Говорит вдохновенно, без умолку.) В такие минуты словно делаешь шаг навстречу природе, правда, господин Миссиан? Встречаешься с ней, так сказать, лицом к лицу и где-то внутри у себя слышишь таинственный голос: «Ты часть Великой Вселенной, Паул. Приди, приди!» (Пауза.) Вы часто поднимаетесь в горы?

Элена. Кто? Мы?

Паул (непринужденно) . А что? Там по-настоящему ощущаешь себя человеком, и только там! Человеческая сущность словно освобождается от скорлупы и устремляется ввысь. ( Устремляет взгляд в небо. Пауза.) Прошу прощения, я хотел бы попросить стакан воды. Будьте любезны, если вас не затруднит. Здесь так…

Элена. Конечно. (Уходит в дом.)

Паул (напористо). Я все понял! Не думайте, что я ничего не вижу. Я вижу больше, чем вы предполагаете. Я стреляный воробей. Классический случай. Все мы жаждем гореть и в то же время обладать тем, что нас сжигает. Не так ли? Ну скажите! Мы стараемся изо всех сил, чтобы огонь горел долго, ярко, но не можем не замечать, как он угасает буквально на глазах. Разве я не прав?

Эдвард (снова улыбается) . Меня это, представьте, совершенно не волнует.

Паул (обиженно) . А что же вас тогда так мучает?

Эдвард (с высокомерной улыбкой, явно раздражающей собеседника). Меня тревожат кое-какие воспоминания о прошлом, только и всего. Но и это проходит, не беспокойтесь. Скоро все пройдет.

Паул. Как это?

Эдвард не отвечает.

Паул (кажется, догадался). Но…

Элена (входит с подносом, на котором стоит графин и стаканы, ставит его на стол, наливает в стаканы воды). Эдварду, Паулу, мне.

Паул (отпивает медленно глоток). Надо сказать, что все-таки сок испанских лимонов совсем не такой, как у нас. Не знаю почему, но мне он кажется острее. А вам? (Никто не отвечает.) В книге, описывающей испанские нравы и обычаи, говорится, что здесь однообразная кухня. Не то слово! Возьмите, к примеру, яичницу. Казалось бы, ее просто невозможно испортить. Как же! Яйца у них просто плавают в оливковом масле. (Пауза.) Нет, здесь совсем не умеют жарить яичницу. (Стараясь быть учтивым.) Однако это превосходный напиток, вы, видимо, сами выжимали лимоны.

Элена (кланяется, улыбаясь). Спасибо, Паул.

Элена и Паул обмениваются игривыми взглядами.

Эдвард (в пространство). Вот так начальник отдела в шортах, только что со знанием дела рассуждавший о горении и тушении, становится жертвой своих желез. Глаза у него округляются, шея наливается. В дебрях его мыслей уже слышится брачный клич. (Пауза.) Как провозгласил Эдвард Миссиан в присущей ему высокопарной манере.

Паул (с воодушевлением). Не удивлюсь, если вы признаетесь, что добавили туда чуточку белого рома. Верно? Ну вот, видите! Дорогие друзья, может, это и покажется излишней самоуверенностью, но я во многом знаю толк. Жизнь у нас одна, в конце концов мы умрем и порастем травой. А это значит: лови миг удачи! Остальное, признаюсь, меня не волнует. Справедливое распределение богатств между людьми — это прекрасно, но только не за мой счет! Смерть, пытки ( многозначительно смотрит на Эдварда) — никуда от этого не денешься, только позвольте папаше ван дер Хааку наблюдать за всем этим издали и спокойно пройти свой путь до конца.

Эдвард. Папаше?

Паул. У меня четверо детей. Малышка Фемми младшая.

Элена. Я поняла это сразу, как только увидела тебя. И я подумала: вот человек, который знает, чего хочет.

Паул ( устремляет на нее сладострастный взгляд ). И который иногда получает то, что хочет, сеньора.

Элена (щебечет, с преувеличенным негодованием). Ой, Паул, перестань! Как ты можешь такое говорить? Это невозможно!

Эдвард (бормочет себе под нос). Обезьяны, павианы, шимпанзе, орангутаны.

Паул (радостно). Ты тоже заучивал это в школе? В Экло, у преподавателя Корейна? Да нет, не может быть! Господи, сто лет этих стишков не слышал: обезьяны, павианы, шимпанзе, орангутаны. Мы сидели с Яном под диваном, я ему: «Привет», а он: «Меня тут нет». Рыба в воде, быть беде. Эй, Янтье-дурачок, не пора ли на горшок. Ну надо же! Мы распевали все это на детской площадке в Экло. И танцевали вокруг грушевого дерева. Помните? Это дерево росло посреди площадки, и однажды утром там обнаружили учителя, он повесился на этой груше. А потом ее срубили. Но это уже намного позже.

Эдвард. Я никогда не был в Экло.

Из дома доносится жалобное пение. Старческий надтреснутый голос пытается напевать арабскую мелодию, подражая певцу.

Паул. Что это?

Элена. Ничего. Рассказывай дальше.

Эдвард (спокойно). Это моя мать.

Паул. Я так и подумал. (Пауза.) Кажется, госпожа Миссиан неважно себя чувствует.

Элена (язвительно). Это уж точно.

Паул. А какого свойства ее… недомогания? Я, конечно, не врач, но у меня есть чутье к таким вещам, к болезням и тому подобному.

Эдвард. Она очень старая.

Паул. Понятно.

Элена (непринужденно). И чуточку, как бы ты сказал, Паул, чуточку впала в склероз.

Паул. Понимаю. Ну что ж тут поделаешь, естественная вещь. Все матери в этом возрасте жалуются на здоровье. И они имеют на это право. Они выполнили свой долг. (Задумчиво вздыхает.) Ей бы надо купаться по вечерам, после десяти.

Элена. В море?

Паул. Да. Госпожа Миссиан должна бороться со своим недугом. Делать именно то, что как бы противоречит самой природе. Открытое сопротивление, вот что необходимо. Вот увидите, уже через неделю все изменится. Мышцы от соленой воды приобретут эластичность, йод пропитает все поры. Моя знакомая, госпожа Батали, примерно того же возраста, что и ваша матушка…