Дженнифер Джонстон - Далеко ли до Вавилона? Старая шутка

В прихожей Брайди постукивала щеткой, выметала вчерашнюю пыль в сад, откуда ее нанесло.

Тетя Мэри каждый раз перед тем, как откусить гренок, накладывала на него самую малость масла и мармелада — она умела проделывать это, не отводя глаз от газеты.

— Некоторые люди говорят, что азартные игры — грех, — сказала Нэнси из желания повредничать.

— А некоторые люди сказали бы, что и сидеть тихо, и дышать — грех. Объяснилась ты с Гарри насчет вчерашнего?

— Вроде да.

— Вежливость — это очень важно. — Тетя Мэри вздохнула. — Наверно, я не слишком хорошо тебя воспитала.

— Глупости. Я прекрасно воспитана. Я не ем горох с ножа, не рыгаю за столом и не говорю потом «Ах, извините». Даже наша Брайди считает, что я не так уж плоха. Просто у меня… ну… свои волнения.

— Я бы хотела, чтобы ты пила кофе с молокой. Черный кофе вреден для сердца.

— Не так-то много мы разговариваем, а?

— Я бы этого не сказала, деточка.

— Мы говорим друг другу разные слова, сотрясаем воздух, но это ведь не разговор. Кто живет под одной крышей, друг с другом почти не разговаривают. Вот ты с кем разговариваешь?

Тетя Мэри, видно, смутилась.

— У меня есть подруги.

— Да знаю я… знаю. У тебя есть подруги по бриджу, и подруги по скачкам, и люди, которых ты знаешь с детства, и всякое такое. Я не об этом. А было тебе хоть раз до зарезу нужно распотрошиться, вытряхнуть все, что жжет внутри?

— Ты говоришь так, будто тебе требуется не друг, а хирург. Вот еще! Молоденьким всегда мерещится, будто у каждого внутри что-то горит и пылает. Это просто воображение. А на самом деле почти все люди живут и хотят жить спокойно, уравновешенно. — Она засмеялась и повторила: — Уравновешенно. — Дотянулась, погладила Нэнси по руке. — Жизнь и так нелегка, незачем ее еще усложнять.

Долгое молчание. Тетя Мэри принялась собирать письма, уже прочитанные и аккуратно вложенные обратно в конверты, разрезальный нож слоновой кости, очешник.

— «Сказала — живи так просто, как травы растут, шурша…» [51] Из стихотворения У.-Б. Йейтса: Сказала — живи так просто, как травы растут, шурша, Но я был юн, неразумен — и вот слез полна душа.

— Да, так. Ты, дорогая моя девочка, еще юна и неразумна.

— А у тебя слез полна душа?

Тетя Мэри поднялась с пачкой писем в руке.

— Я довольна жизнью. Большего никогда не желала.

Теперь она несколько часов будет хлопотать вокруг старика. Поднять его и одеть. Навести чистоту. Накормить завтраком. Потакать ему, успокаивать. Довольна ли она, нет ли, а в напряженном лице сквозит усталость.

— Ты будешь дома, да? Где-то поблизости. Присмотришь за ним?

Нэнси кивнула.

— Не оставляй его долго сидеть на солнце. У него разболится голова.

— Знаю.

— Конечно, знаешь, голубчик. Я суматошная старуха.

Она медленно пошла к двери. В каждом ее движении — неизменное изящество, всегда она подтянутая, держится прямо без видимого усилия. Старомодная она, подумала Нэнси. Я ее люблю, но не хочу сама быть такой. Тетка приостановилась в дверях:

— Ты будешь…

— Да. Буду следить за ним зорким ястребиным оком.

— И потом, надо собрать малину. Всю, детка, не только те ягоды, которые сами бросаются в глаза.

— Я непревзойденная собирательница малины, лучшая в мире.

— Я рассчитываю вернуться к половине седьмого. Ты позаботишься, чтобы он что-то поел за обедом, да?

— Уж что-нибудь я в него впихну.

Нэнси взялась за «Айриш таймс».

Два гражданских лица застрелены близ Навана. Пожар на военных складах в Каррике на реке Шаннон. Человек, выпущенный из тюрьмы, застрелен на дороге неподалеку от Лимерика. Активные действия воинских частей в Дублине, множество арестованных. Известный журналист застрелен часовым. Возобновились бои в Армении. Ужасающее преступление в Голуэе. Леди Уолсингем отбыла из Лондона на Ривьеру. Лорд и леди Килмейн после недельного пребывания в Дублине прибыли в Лондон. На корабле Королевского почтового пароходства среди других пассажиров в Кингстаун прибыли… Нэнси кинула газету на пол. Напечатанное черным по белому, все это выглядит бессмыслицей. Вот была бы я чайкой, подумала она, смотрела бы на все это из прозрачных воздушных высей. Тогда бы можно безнаказанно оставаться равнодушной. Никто бы ничего с тебя не спрашивал. Парить по ветру, смотреть, как безжалостно наползают дома на зелень полей, как дымятся сожженные здания, бесполезными кучками мятого тряпья лежат вдоль дорог убитые, снуют взад-вперед суда Королевского почтового пароходства, как сменяются зима и лето на сером, черном, сине-зеленом вечно беспокойном море и на волнах качаются чайки так же вольно, как плавают по воздуху.

— Ты весь день будешь тут сидеть?

Брайди с грохотом поставила поднос на буфет.

— Ты меня испугала. Просто, я задумалась.

— Поди лучше собери малину, пока дождя нет.

— Сегодня великолепная погода. Никакого дождя не будет.

— Утро ясно, день ненастный, — с мрачной уверенностью изрекла Брайди. — Это ты вчера вечером ела хлеб у меня в кухне?

— Я.

— Крошки.

Единственное слово — маленький гневный взрыв.

— Мне казалось, я все убрала чисто.

— Тебя что, под горкой мало кормили? — Брайди начала собирать посуду на поднос.

— Я там не осталась. Это было ужасно. Я от них удрала. Гуляла по берегу.

— Чего ради такое учудила?

— Порыв души.

Брайди насмешливо фыркнула.

— Порыв? Были бы у нас с твоей тетушкой порывы надавать тебе как следует по попке, когда ты была маленькая, так ты бы теперь не устраивала кругом порывы. Что эти двое теперь о тебе думают?

— Не знаю и знать не хочу.

Брайди грохнула кофейником о поднос.

— Тебе полагается быть настоящей леди. Тебя воспитывали как леди.

— Леди? А что это, в сущности, такое — леди?

— Ты прекрасно знаешь, про что я толкую, а этим Кейси только улицы мести, а ты перед такими людьми тетушку позоришь.

— Все люди просто мужчины и женщины.

— По-твоему, может, оно и так, да только в этих делах надо глубже глядеть, и ты Ее не расстраивай, у Ней без тебя забот по горло.

Брайди всегда говорила про тетю Мэри уважительно — Она и, лишь когда они оказывались лицом к лицу, произносила чуточку ворчливо «мэм».

— Корзинки под малину в кухне на столе.

— Спасибо, — сказала Нэнси.

Брайди взяла с буфета щетку и совок и принялась сметать крошки со стола. Когда она наклонялась и далеко протягивала руки, она потрескивала, как ее же плетеный стул в кухне. Темно-синее платье под мышками у нее выцвело почти добела. От нее вечно пахло белыми мятными леденцами, она с утра до ночи грызла их остатками зубов.

— Пока мечтаешь, дела не сделаешь.

— Да уж наверно.

Нэнси встала и пошла собирать малину.

Неторопливо ползли часы. Брайди не ошиблась: когда Нэнси шла к дому с малиной, на садовой тропинке уже темнели первые дождевые капли. К полудню все затянула серая пелена дождя. Тетя Мэри укатила в долгополом коричневом макинтоше и мягкой кожаной шляпе с обвисшими полями. В таком наряде она походила на гнома, усталого от слишком долгих трудов в подземелье. Она все махала рукой из окна машины, пока не выехала за деревья в конце дорожки.