Дженнифер Джонстон - Далеко ли до Вавилона? Старая шутка

— Генерал… — С карточкой в руке Рэнкин подошел к старику.

— Он никогда не выходит из дому. Не бывает дальше веранды. Бессмысленно его о чем-либо спрашивать. Он почти все время спит.

Голова деда свесилась на грудь. Глаза приоткрыты, но взгляд невидящий.

— Мисс… э-э… Нэнси?

Нэнси не вынула руки из карманов. Не шевелясь смотрела на фотографию, которую этот солдат положил возле нее на стол. Да, Кассий. В мундире майора, стоит у двери старого каменного коттеджа. Ярко светит солнце, и он немного щурится. В руке тросточка. С виду такой крепкий, будто намерен сто лет прожить.

— Нет. — Голос ее не дрогнул.

— Конечно, сейчас он не так одет. По-другому.

Она покачала головой.

— Нет.

— Вы уверены?

— Уверена.

Он аккуратно спрятал фотографию в нагрудный карман.

— Если вы случайно встретите его или кого-нибудь постороннего поблизости от вашего дома, будьте любезны сообщить нам или в полицию. Это очень важно.

— Он очень опасный человек. — У тети Мэри это не прозвучало вопросом.

— Он организатор. Неуловимый. Жестокий, свирепый мятежник.

— Да что вы!

Рэнкин покраснел.

— Содействовать нам — в ваших же интересах. Во всех отношениях. Мы сильно подозреваем, что сегодняшнее гнусное преступление — его затея.

— Мы сделаем все, что в наших силах, капитан Рэнкин. Сожалею, что ничем не могли вам помочь.

— Не буду дольше вам мешать. Спокойной ночи.

— Я видел какого-то человека на рельсах.

Когда дед заговорил, Нэнси отвернулась и опять стала смотреть на отражения в окне. И увидела, как офицер обернулся и подошел к старику.

— Сэр?

— Человек на рельсах.

— Ох, папочка, вечно ты все путаешь!

— Когда это было, сэр?

Нэнси видела — опять он нашаривает в кармане фотографию.

Старик покачал головой.

— Не помню.

— В последние дни? Может быть, сегодня? Посмотрите, это не он?

И сунул карточку в руку старика. Тот уставился на нее долгим взглядом.

— Это не мой сын, — сказал он. — Это не Габриэл.

— Дорогой мой, ну конечно, это не Габриэл.

Тетя Мэри прошла по комнате и взяла у деда карточку. Отдала офицеру.

— Я же вам сказала, он видит только то, что ему чудится. Вы его расстроите. Это никуда не годится. Пожалуйста, уходите.

— Спросите Нэнси, — сказал старик. — Она с ним говорила.

Нэнси обернулась к ним.

— Это был просто старый бродяга. Я же тебе сказала. Старик «Сорок одежек».

— Когда это было, мисс Нэнси?

— Право, точно не помню. На днях. «Сорок одежек». Он вечно тут бродит.

— И на железной дороге?

— Ну да. Где попало. То появится, то пропадет. Он бродяга.

— Он бродяжил в наших краях, еще когда я была маленькая, — сказала тетя Мэри. — Он совершенно безобидный.

— Я с ним говорила, а дедушка это видел.

— Тут не может быть ошибки, сэр?

— Ошибки?

— Человек, с которым, как вы видели, разговаривала на железной дороге мисс Нэнси, действительно был этот бродяга «Сорок одежек»?

— Мэри?

— Ну конечно, его ты и видел, голубчик.

— Очень хорошо.

И старик небрежно махнул рукой, отпуская офицера, как сделал бы двадцать лет назад.

— Что ж, очень хорошо.

Молодой человек поклонился тете Мэри, потом Нэнси.

— Ты проводишь капитана Рэнкина, Нэнси? Я должна уложить папу.

Не обменявшись ни словом, пересекли прихожую. Нэнси отворила дверь. Офицер вышел, надел фуражку. Далеко за железнодорожной насыпью лежала на море яркая лунная дорожка.

— Спокойной ночи, — сказал он.

— Спокойной ночи.

Когда она вернулась в столовую, тети Мэри и деда там уже не было. Нэнси выключила электричество, прижалась горящим лбом к оконному стеклу. Восемь или, может, десять солдат гуськом уходят по аллее. И, кажется, все с ружьями. Голова разламывается от страха. Наверно, я помогла убить двенадцать человек. Прости меня, боже. И еще подумалось о тете Мэри, как она укрывает макинтошем мертвого молодого солдата, и о том, как дед на Талана Хилле попал под выстрелы своих же пушек. «Прекратите огонь!» Если бы уловить общий смысл, тогда я, может, и разберусь. Должно же все это иметь какой-то смысл. Не может быть, чтобы все это было впустую.

— Замечталась? — спросила, входя в комнату, тетя Мэри.

— Да, пожалуй.

— Я намерена выпить чего-нибудь покрепче и лечь спать. Хочешь тоже выпить?

— Нет, спасибо.

Тетя Мэри подошла и стала рядом. Луна серебрила их лица. Солдаты уже ушли.

— Я думаю, хорошо, что мы отсюда уезжаем. Не хотела бы я, чтобы и тебя преследовали мои призраки.

Долгое молчание. Две летучие мыши то проносятся совсем низко, то взмывают в небо, точно ласточки в солнечных лучах.

— Ты ведь говорила не с бродягой?

— Нет.

Нэнси порадовалась, что сказала правду.

— Старика «Сорок одежек» в наших местах давным-давно не видели. Надеюсь, ты не делаешь ничего такого, о чем после пожалеешь.

— А разве можно знать заранее?

— Нельзя, — вздохнула тетя Мэри.

— Тот человек на фотографии — он кто?

— Может быть, я и ошибаюсь. Его лицо только смутно мне кое-что напоминает. Та семья жила неподалеку, возле «Вишневого сада». Их фамилия Барри. Их дом потом снесли. Целая вечность прошла… Барри. Их как будто в живых никого не осталось. Его звали Энгус. Мы его дразнили Эн-гусь. — Она улыбнулась. — Живых никого не осталось. Кроме него. Понимаешь, я-то думала, что и он тоже умер. Убит, как… ну, столько народу убито. Я рада, что он еще жив, даже если… — К паре летучих мышей присоединилась третья. Если выйти на улицу, я услышу их голоса, подумала Нэнси, а тетя Мэри не услышит. — Мне, видимо, придется съездить на днях в город и подыскать тебе приличную квартирную хозяйку. Такую, чтобы присмотрела за тобой и не позволяла бродить по Дублину и нарываться на неприятности. Если такие женщины еще есть на свете.

— Наверно, есть.

— Когда-то мы собирались на такие милые вечеринки, на балы, и все казались такими счастливыми.

— На самом деле вряд ли все тогда были счастливы.

— Спать.

— Да.

— Ты ничего не хочешь мне сказать?

— Нет.

— Что ж, спокойной ночи.

И она пошла взять стаканчик чего-нибудь покрепче.

Нэнси не стала зажигать у себя свет, чтобы в открытое окно не залетели летучие мыши. Села, не раздеваясь, на край постели и ждала, пока все в доме затихнет. Не затихало долго. Тетя Мэри беспокойно бродила из комнаты в комнату, щелкала выключателями, то зажигая, то гася свет — без сомнения, изредка опять подливала в стаканчик. Журчала в трубах водах, скрипели ступени, то тут, то там тихонько отворялись и затворялись двери. Наконец осталось только мирное дыхание ночной тишины. Нэнси спустилась с лестницы, на ступенях лежали полосы лунного света. За стенами теперь было только серебро и глубокие черные тени; даже летучие мыши исчезли. Пусто. Нэнси побежала полями, потом через насыпь и вниз, на песчаный берег. Если за насыпью следят… о господи, если за насыпью следят! Если следят… если… Нэнси сбежала напрямик к морю и потом по краешку, по ледяной зыблющейся воде, взбаламучивая ногами ее фосфорический блеск.