Валерий Каменев - Крутой вираж…

— Затоскуешь — напиши, — и оставила свой адрес. Ему было удивительно, но он не затосковал. Все произошло неожиданно быстро и как-то просто. Почти по-деловому. Период знакомства, ухаживания оказался слишком коротким. Тело ликовало, но в душе зарубки не осталось.

Вдохнув в отпуске глоток вольной жизни, в училище Виктор возвращался с большой неохотой. Когда оказался за забором, навалилась тоска. Приехали и остальные ребята. У всех подавленное настроение — снова казарменная, почти тюремная, жизнь. За пятнадцать минут до контрольного срока появился Генка — бодрый и веселый:

— Что, соколики, приуныли? Радоваться надо, теперь мы — выпускной курс. Это нужно отметить. Что бы вы без меня делали? После отбоя подползайте с закуской. — Генка умудрился притащить две бутылки самогона:

— Первач высшей пробы. Дед специально для сталинских соколят варил. Сам дед всю войну прошел авиамехаником. Летунов звал сталинскими соколами, а технарей — соколятами.

Командир роты Земков, почувствовав, что у курсантов после их отпуска появился некий дух вольности, решил закрутить гайки. Повод нашелся быстро. Обычно раз в месяц каждый взвод участвовал в хозяйственных работах. Чаще всего посылали на железнодорожную станцию, где требовалось разгрузить вагон угля. Почему-то такая работа выполнялась исключительно по ночам. Возможно, считалось неприличным показывать населению курсантов, выполняющих тяжелую грязную работу. В этот раз оказалось, что под разгрузку был подан не один вагон, а два — пришлось выполнять двойную норму. Если обычно часам к четырем утра работа заканчивалась и удавалось до завтрака несколько часов поспать, то в этот раз курсанты вернулись в казарму только к восьми утра. Вернулись уставшими, голодными и злыми.

Поступила команда:

— Умыться, переодеться и через десять минут построение на завтрак. В ответ недовольный ропот: «Дай передохнуть. Что за спешка?» Однако Хвэдя был неумолим:

— Отставить разговоры! Через десять минут построение.

Построились. Появляется сам Земков. Командует:

— На право! Шагом марш! Запевай!

Такой был заведен порядок: почти все передвижения строем должны производиться «с песней». Для этого в каждом взводе существовал штатный «запевала». У нас эту роль выполнял Сашка Бородин. Он заворчал. Тихо, но внятно:

— Он, что, охренел? Не то, что петь — жрать не хочется! Все же затянул:

«Там, где пехота не пройдет…(ать-два), где бронепоезд не промчится… (ать-два), угрюмый танк не проползет …(ать-два), там пролетит стальная птица».

Припев должны бодро подхватить остальные. Остальные молчат. Сашка вновь солирует: «Там, где пехота не пройдет…(ать-два), где бронепоезд не промчится…(ать-два), угрюмый танк не проползет…(ать-два), там пролетит стальная птица».

Новая команда Земкова:

— Взвод, кругом! На исходную позицию — шагом марш!

Земков возвращал взвод два раза. На третий раз он решил усилить силу воспитательного воздействия:

— Взвод! Разойдись! Через две минуты построение с противогазами! — И погнал взвод на трехкилометровый марш — бросок. В противогазах!

В столовой взвод появился через час. Без песни. Еще более злые и еще более усталые. Земков злорадно усмехался.

А зря! Борьба еще не была окончена. И ребята, сговорившись, выложили свой главный козырь — отказались от еды. Сели за столы, посидели положенное время и, не притронувшись к пище, встали и вышли из столовой. Прибежал дежурный офицер по училищу, попытался уговорить — не бузить и вернуться. Не помогло. Это было ЧП! В армии одно из самых серьезных. Доложили начальнику училища. Он обязан доложить еще выше. Обычная разборка с поиском виновных в этой ситуации ничего не давала — среди курсантов отсутствовал единоличный виновник! Зато он был налицо среди командиров. Слишком много он себе позволил. Нарушены были все нормы — работы, отдыха, сна, питания. Земков получил «предупреждение о не полном служебном соответствии».

После этого Земков с курсантами нашего взвода держал дистанцию. Командовал исключительно через своего взводного — старшего лейтенанта Дроздова, который появился у нас в конце первого курса. Дроздов — широкоплечий крепыш с бледно-голубыми глазами и зычным голосом. Настолько зычным, что когда он включал свои голосовые связки на полную мощность, казалось — воробьи с деревьев посыплются на землю. По крайней мере, когда такое случалось, то курсант Суслик обхватывал свою голову руками и наклонялся к земле. Тем ниже, чем зычнее звучал голос взводного. Суслик получил свою кличку не от своей фамилии — Суслов, а за щуплое телосложение и малый рост, при котором он был вынужден постоянно вытягиваться вверх, словно суслик, охраняющий свою норку от нападения копчика. Суслика не обижали. Парень он был простой, добрый и на редкость наивный. До такой степени, что никакого интереса у любителей позубоскалить не вызывал.

Дроздов же поначалу показался нам мужиком суровым, но справедливым. Когда он объявлял взыскание, обязательно уточнял: «Понятно?». И все разумели, что имелось в виду: «Понятно за что? Справедливо?». И тут уж лучше морду недовольно не корчить. А то, как гаркнет: «Чт-о-о?»

Однако вскоре у него обнаружилась одна странность, связанная с прежней профессиональной деятельностью. А служил он и воевал, как оказалось, в войсковой разведке. Ну, понятно, там главная работа: просочиться через линию фронта, языка взять и тому подобное. Вот и у нас он стал…В общем, как привык. Известно, что, при проверке постов, проверяющий должен подходить к часовому в сопровождении «разводящего» открыто, чтобы тот заранее мог обнаружить их приближение. Не дай бог часового «пугать»! Ночью. Многие стоят на посту и без того напуганные. Карабин часового заряжен боевыми патронами, с испугу может и пальнуть.

Дроздову же нужно было обязательно «просочиться» к часовому незаметно. Обычно он тихо подкрадывался из-за какого-нибудь темного угла, и, неожиданно возникая перед часовым, орал жутким голосом:

— Подъем! Смирно! — если заставал часового дремлющим. Или:

— Ну, что — «Стой, кто идет?» — если часовой хоть и оказывался в состоянии нормального ночного бодрствования, но все же прозевал проникновение «лазутчика».

Случилось это, когда в очередной раз глубокой ночью Дроздов проверял несение службы часовыми. На одном из постов обнаружил, что часовой, а это был Суслик, забравшись в постовую будку, спит. Спит стоя, обнявши карабин. Не долго думая, Дроздов опрокинул будку вместе с Сусликом на землю. «Шутка» могла иметь тяжелые последствия. Шок Суслика с остаточными явлениями психики — само собой. Кроме того, карабин был снаряжен штыком. При падении будки штык мог воткнуться куда угодно — в лицо, в горло. На этот раз все обошлось. Но последствия были …