Валерий Каменев - Крутой вираж…

В декабре случилось несчастье. Собственно, это было продолжение того несчастья, когда погиб отец. Тогда горем убитую мать несколько раз вызывали в «органы», и там терзали ее душу, неизвестно чего добиваясь. Тогда мать поседела, сильно сдала здоровьем. Когда через восемь месяцев был получен официальный документ о гибели отца и назначена пенсия по утере кормильца, из её глаз привычно полились слезы. Два дня она не вставала с постели, отказывалась от еды. Только пила воду.

С тех пор она болела почти постоянно. И вот теперь пришло известие, что она в больнице. Бабушка прислала Виктору телеграмму — «Приезжай, маме плохо». Виктор обратился к инженеру эскадрильи, тот отослал к старшему инженеру полка. Инженер полка уперся: «Не могу. Полеты, и вообще…». Виктор, чувствуя, что ситуация с матерью может быть серьезная, взорвался:

— Вы, что не понимаете, что очень нужно. К матери. Дайте хотя бы три дня. Завтра суббота. В понедельник вечером буду на месте. Плевал я на ваши полеты. Вы о людях лучше думайте.

— Да, кто ты такой, чтоб меня учить? Может генерал?

— Всего лейтенант! А что, уже о лейтенантах заботиться не нужно?

Пока тот, открыв рот от изумления, переваривал услышанное, Виктор, хлопнув дверью, вышел. «Вот, сука. Когда нужно двенадцать часов без перерыва отработать, подлизывается: «Поработайте, мальчики, поработайте. Надо! Вам зачтется». Зачлось! Виктор решение уже принял. Позвонил инженеру эскадрильи:

— Уезжаю. Во вторник с утра буду. И повесил трубку.

Ночью шёл поезд до Одессы. Утром Виктор был в Одессе, ещё через час на Лузановке, откуда перехватил попутку до Николаева. Через восемь часов был в больнице. Мать выглядела неважно — похудела, осунулась. Врач ничего определенного, кроме — «будем надеяться», сказать не мог. Диагноза пока нет. Ждут специалиста. Питание? Она почти ничего не ест. Попробуйте достать что-нибудь вкусненькое — сок, фрукты.

В понедельник Виктор в расстроенных чувствах вернулся. Друг — Алик, помогая разогнать тоску, налил спирта. Виктор, до сих пор его избегавший, быстро ошалел. Кто-то притащил еще вина. Утром его еле подняли. Голова раскалывалась, мутило…

На построении был оглашен приказ об объявлении выговора за самовольное оставление части и прогул. У Виктора в голове вяло крутилась одна мысль: «Да, пошли вы все…».

В марте мать умерла. У нее оказалась болезнь, которую в ту пору лечить не умели (впрочем, и сейчас тоже). Теперь Виктору предоставили отпуск на десять суток. Теперь положено! А, он жалел только о том, что тогда, когда ездил к матери, не побыл с ней хотя бы несколько дней. Уже потом он узнал, что под суд отдают лишь в том случае, если срок отсутствия в части составляет более десяти суток. А менее — хоть двое, хоть десять, ответ один — дисциплинарное взыскание. Начальник — инженер эскадрильи избегал в глаза смотреть. Но Виктор больше был зол на старшего инженера, от которого, собственно, тогда и зависело решение. Нет, ему он этого никогда не простит!

В ночь на девятый день приснился сон: Отец и мать — молодые, улыбающиеся. Потом отец нахмурил брови, строго посмотрел и говорит: «Ну, что же ты Витя?». Утром Виктор стал обдумывать сон — что-то он не так сделал? Нужно будет летом приехать. Памятник и оградку поставить, цветы посадить.

Перед возвращением в часть навалилась тоска. Теперь он остался один. Снова вспомнился отец. Впервые возникло к нему чувство, похожее на досаду. Как мало он был с семьей, с матерью. Война — понятно. Но и после войны все по гарнизонам мотался, мать к нему ездила ненадолго, а Виктор его почти не видел. В Корею поперся одним из первых. С семьей почти не жил. Виктор впервые подумал: как жалко, что нет у него брата. Тогда он и послал телеграмму Светлане: «Люблю, тоскую. Приезжай». И свой адрес по месту службы.

Света приехала почти сразу. Виктор рад был ее приезду. Алик перебрался в другую комнату, предоставив «молодым» свободу. Однако настоящая свобода не сложилась из-за рваного ритма работы. За неделю три летных дня: во вторник — отъезд в пять утра, в среду — в восемь вечера, домой пришел в пять, в пятницу — в восемь ушел, в восемь пришел. Всего-то две ночки и провели вместе. А утром в воскресенье Светка свой вердикт и вынесла:

— Нет, Витя, так жить я не смогу. Такая жизнь возможна только для безмозглой курицы. Хотя бы у меня занятие какое было. А так — просто тоска зеленая. За одну неделю эта деревня мне уже опротивела. На улице рожи одни и те же. И вообще…

Так и закончилась их совместная жизнь, только слегка обозначившись. В понедельник они вышли вместе: он проводил ее на автобус, сам пошел в часть на построение.

Инженер эскадрильи в конце построения объявил: «Быстренько отдохнуть и в семнадцать ноль-ноль колеса крутятся — отъезд на ночные полеты». Полеты заканчивались в два часа ночи. Летчик, летавший на самолете Виктора, подрулил на заправку одним из последних. Вылез из кабины, взял журнал технического обслуживания, записал: «Замечаний нет. Три нажатия антиобледенительной системы». Пока Виктор самолет заправлял керосином, заряжал воздушную систему и затаскивал тягачом на стоянку — было уже три часа ночи. Последний тягач с технарями ждал Виктора. Инженер эскадрильи поинтересовался:

— Летчик что-нибудь записал? Сегодня «сложняк» (необходимые условия для списывания спирта),

— Три нажатия.

— Держи, — Протянул бутылку со спиртом.

— Поехали. Делить спирт принято на три части: инженеру, летчику и технику. Одно нажатие — ноль пять литра. Обычно Виктор спирт отдавал Алику. Сегодня он оставил его себе.

К четырем пришел домой, спать не хотелось. Плеснул в стакан спирта, добавил воды. Спирт помутнел и стал теплым. Преодолевая отвращение, отхлебнул противную жидкость. Тепло пошло по телу, усталость стала отступать. Продолжать одному не годится, а Алик спит после дежурства. По-видимому, завалился сразу после ужина. Сколько можно спать? Нет, это же — нахальство! Виктор не выдержал:

— Ваше благородие, подъем! Прошу занять место в строю в честь подъема штандарта его высочества! — Алик ошалело стал тереть глаза:

— А… что? Уже? Куда?..А, это ты? — перебрался с койки на табурет.

Виктор нашарил в тумбочке горбушку черствого хлеба, приготовил второй стакан, пододвигая его к Алику, звякнул своим стаканом:

— Будем…

— Отлетался? Сколько сейчас? Пятый час? Еще спать и спать…

Но стакан взял и, поморщившись, выпил.

— Построение в котором часу? В двенадцать? Уйма времени. Наливай. Завтра, то есть сегодня, парковый день.

Через час, дружно посапывая, оба крепко спали.

Инженер объявил программу паркового дня:

— Пришел бюллетень номер одна тысяча двести… затерто, неважно, Тэ-Эр дробь семнадцать. От прошлого месяца сего года, числа…Проверить воздушные баллоны на предмет того, чтобы сроки годности не были просрочены, а также на отсутствие в них конденсата, грубо говоря, воды. Кто-то из строя: