Кристофер Ишервуд - Мемориал. Семейный портрет

Маргарет ответила тепло, великодушно. Правда, между строк сквозила тревога. Зато прямой текст дышал верой в будущее. Глядишь, оно и принесет ему невероятную славу.

Все шло великолепно. Французское правительство заинтересовалось. Через несколько недель намечался приезд экспертов. Явилось несколько репортеров, поошивались поблизости день-другой и отчалили, разочарованные. Дни быстро мелькали в долгих часах работы, в спорах, пробных полетах. Да, оказалось - есть еще порох в пороховницах. Покончил с питьем. Сбросил с себя десять лет.

Голландец разбился, как-то утром, летая один, за несколько дней до приезда экспертов. Элементарная халатность одного из механиков. В воздухе сломалось шасси. Самолет скользнул на крыло и сгорел, превратился в груду лома через несколько минут после того, как грянулся оземь. Эдвард кидался в пламя, пытался добраться до места пилота - идиотство, конечно, но что же еще он мог. И как его только вытащили живым.

- Я буду продолжать, - объявил он Маргарет два месяца спустя, когда вышел из больницы.

- Если б только я могла побольше тебе помочь, - вздохнула она.

Но дело оказалось не так-то просто. Обнаружились какие-то юридические сложности, связанные с правом собственности на чертежи. Эдвард, разумеется, и не думал ничего оформлять. Явились родственники из Амстердама и все сгребли. Эдвард неделю целую лез на стенку, рвал и метал, грозился судом, писал бешеные письма. Маргарет помалкивала. Оба знали, что ничего он не может поделать.

* * *

Месяц спустя он смылся - прочь из Европы. Сначала в Дамаск, но нигде не находил себе места, мотало. Киркук, Сулеймания, Халабия. Кидался в горы. Посещал шейха Махмуда в пещере. В Халабии чуть не подох. Заражение крови - левая кисть и рука. Когда вернулся поздней осенью в Лондон, сказал Маргарет:

- Старею. Все, хватит, это было в последний раз. Больше никогда не сбегу.

* * *

Никогда не говори "никогда". На другое лето в Париже он встретил Митьку.

Прошел месяц. Вдруг накатило, и написал Маргарет - она еще оставалась на вилле. Приезжай, мол, к нам в гости. Как ни странно, она ответила, что приедет.

Эдвард подыскал себе мастерскую на Рю Лепик. Маргарет, улыбаясь, одобрительно ее оглядывала, пока он готовил чай.

- Ты на такое местечко даже права не имеешь, мой милый. Ответил - мол, придется заняться скульптурой, чтоб оправдать свое существование. Говорили по-французски. Затея

1. Киркук, Сулеймания, Халабия - города иракского Курдистана.

Маргарет: все эта ее тактичность. Но из Митьки не удалось ни единого слова вытянуть. Сидел, смотрел на них, время от времени - украдкой - сдвигая с глаз светлую прядь. От удивленной улыбки Маргарет ничто не могло утаиться. Задавала свои вопросики:

- А кто вам носки штопает? - и

- А кто из вас завтрак готовит?

Нет, это становилось невыносимо. Пришлось снабдить Митьку пятью франками: вытурить в кино. Маргарет смотрела на этот трогательный спектакль с улыбкой.

Остались наедине. Глядя в окно, хмурясь, руки в карманах, он спросил без прелюдий:

- Ну?

- Что ну, милый?

Он еще больше нахмурился:

- Как он тебе?

- По-моему, прелесть, - нежно выпела Маргарет. Начинало накрапывать. Он отвернулся устало от мокрой

оконницы, медленно прошел по комнате, сел на диван:

- Дурак я, что тебя сюда пригласил.

- Намекаешь, мой милый, - дура я, что приехала? -Нет.

- Должна признаться, - сказала Маргарет, - главным образом, я это из любопытства.

- Не одобряешь.

- Неужели мое одобрение столь существенно для твоего счастья?

- Наоборот.

- Но тогда…

- Суть в том, - он сказал со своей беглой, несчастной, нехорошей усмешкой, - что тебе надо было окончательно убедиться, что исключение и впрямь подтверждает правило.

Она со вздохом спросила:

- Стоит ли нам в этом копаться?

- По-моему, не мешало бы. Разнообразия ради. Она смолчала.

- Но вот ты скажи, Маргарет, просто мне интересно. Что ты имеешь против Митьки?

- Против этого ребенка? Да я его толком и не разглядела.

- Этого ребенка? - передразнивая ее тон. - Да ты, кажется, рисуешься, моя радость?

- Ну, может быть, разве что чуточку, - она улыбалась. - Но ей-богу, я же ничего абсолютно не говорю против… Митьки, да? Какое милое имя.

- Очень. То есть ты считаешь, что такие вещи всегда обречены на провал?

- Нет, почему. Не всегда. - Она запнулась. - Не для всех.

- Но для меня?

- Да, Эдвард, признаться, я так считаю.

Повисла пауза. Он осторожно прочистил горло; спросил уже другим, примиренным тоном:

- Почему?

- Ну, не знаю. Не твой стиль. Это так… - вдруг она осеклась, против воли усмехнулась. - Ой, Эдвард, прости, но я просто себе не представляю - ты и…

- Давай-давай, уж выкладывай свою остроту.

- Какие остроты. Иди по крайней мере… ой, нет, не могу, это так смешно, это как…

- Ну?

- Как няня при ребеночке. Или гувернер в благородном семействе.

- Спасибо большое.

- Прости, Эдвард. Ты же сам меня к стенке припер, знаешь ли. Но все так и есть. По-моему, тут бы надо абсолютно не иметь чувства юмора. А у тебя его слишком много.

- Может, не так много все же, как тебе кажется.

- Милый, но ты не сердишься, нет? -Нет.

- Сердишься.

- С чего бы. Мне исключительно интересно. Снова она вздохнула.

- Ох Господи, поздно уже. Я пойду.

Он проводил ее вниз на несколько маршей.

- Милый, - она вдруг сказала, - знаешь, я очень надеюсь, что ошибаюсь.

- Уверен, ты надеешься, что ты права.

Прощались с улыбками. Осклабясь, он отвесил свой фирменный легкий поклон. Но он ее ненавидел. По-настоящему ненавидел. Взяв себя в руки, сжав волю в крепкий кулак, сам весь сжавшись - сплошное упрямство, ненависть, - медленно побрел по лестнице наверх, в мастерскую, - ждать Митьку.

* * *

Как- то вечером, месяцев семь спустя, Митька ушел из мастерской. В кафе, сказал, сбегаю, за пачкой сигарет. Он не слишком удивился, когда Митька не пришел и через три часа. Но заснуть не мог. Вообще, последнее время насчет сна дело обстояло из рук вон, если только в доску не напиться. Так что сидел чуть ли не до утра, надирался.

И наутро Митьки не дождался. В тот вечер решил закатиться на рю де Лапп. И назавтра до вечера в мастерскую не возвращался.

На третий день позвонил в полицию, обзвонил больницы. Ни среди задержанных, ни среди жертв несчастного случая Митьки не оказалось. Просто он ушел.

Ушел. Вот оно, вот наконец и случилось - так мелькнуло в последний миг перед тем, как сознание погасло тогда, после катастрофы во Фландрии. Слава Богу!

* * *

Меньше недели спустя он выходил из поезда на Виктории, зверски пьяный. "Больше в жизни не протрезвлюсь, - было объявлено Маргарет. - Никогда, никогда, хватит". Она, кажется, испугалась. Все, кажется, были слегка испуганы. Кролики. Да не обижу я вас, очень надо. Что за комичный городок, этот Лондон. Ну и таскался по их кроличьим вечеринкам, сам из себя разыгрывал кролика - самого большого из всех. Незнакомые были в восторге. Друзья - исключительно приветливы и милы, но чуть-чуть испуганы.