Марк Дюген - Дорога великанов

Позже я вспоминал об эстуариях, где смешивалась морская и речная вода [75] Эстуарий – однорукавное устье реки, расширяющееся к морю (Темза, Амур, Енисей). Противоположность эстуария – дельта (Волга, Нил, Меконг). . Акулы там регулярно срывались с цепи и, словно обезумев, глотали всех подряд. В самом начале семидесятых Калифорнию поразил «синдром эстуария». Я анализирую ситуацию по-своему. Мы – дети войны. Наши отцы сильно натерпелись и в Тихом океане [76] Имеется в виду война между США и Японией (1941–1945). , и в Европе. Люди пытались прийти в себя, замаскировать страх и боль материальными благами. Однако традиционные семьи часто превращались для своих отпрысков в настоящее адово пекло. Мы видели по телевизору резню в Индокитае; молодые люди не знали, куда им деться, как им жить дальше. Многие нашли освобождение в массовых убийствах – как будто одного убийства недостаточно.

Диган интересовался мною через Венди. По ее словам, он продолжал прекрасно ко мне относиться, хоть и не понимал, зачем я рванул ночью на север и свернул себе шею. Венди приехать ко мне не могла. Машины у нее не было, а, учитывая обстоятельства, автостопом ездить не рекомендовалось. Я радовался, что Венди не приезжает. Иначе пришлось бы объяснять, почему мать не хочет ее видеть. Например, потому, что якобы не хочет слышать, как я развратничаю в ее доме, этажом выше ее собственной спальни. Бред.

Почти каждый вечер мать принимала у себя Салли Энфилд, и та часто оставалась на ночь. Обе стали неразлучны. Мать испытывала необходимость в дружеской болтовне – но только не со мной. Алкоголь делал ее более словоохотливой, Салли в основном кивала и поддакивала; все разговоры я слышал сквозь пол.

– Я знаю, почему у меня проблемы с мужчинами, Салли.

– Тебе повезло, что ты это знаешь.

– Первый муж меня очень разочаровал. Он имел глупость верить в то, что я навсегда останусь женой электрика. У него совсем не было амбиций, Салли. Ничтожная, но спокойная работа, пиво с друзьями по вечерам и… всё… Я мечтала не о такой жизни. Учитывая, что парень изначально завлек меня, представившись героем войны. Должна признаться, мужское достоинство у него было крохотное.

Насколько мать пьяна, я всегда определял по степени развязности ее реплик. Сейчас она вылакала явно не меньше двух бутылок вина.

– У него были малюсенькие ножки при росте два метра десять сантиметров. И все прочие части тела соответствующих размеров.

Салли Энфилд хохотала как безумная. Хохотала над моим отцом, хоть и не знала его. Придушил бы, честное слово! А мать, не способная посмеяться даже над собственной грязной шуткой, всё продолжала и продолжала:

– Затем на свет появился Эл. У тебя нет детей, ты не знаешь, как это бывает, но мать сразу чувствует своего ребенка. Я сразу почувствовала, что Эл монстр. Я держала его в ежовых рукавицах, чтобы пообтесать. Но этого было недостаточно. Я потерпела неудачу. Если бы муж за моей спиной всё не испортил, тогда Эл, может быть, и стал бы нормальным человеком, не знаю. Должна тебе признаться, когда Эл убил бабушку с дедушкой, я ликовала: его преступление доказало мою правоту. Готова поспорить, Эл уже не вернется на работу. Он упал с мотоцикла специально, чтобы жить с матерью. Если бы мой сын родился клиническим идиотом – мне было бы легче. Но чем я заслужила такое наказание? – Я услышал, как горлышко бутылки звякнуло о стакан. – На мужа никогда нельзя положиться. Он не кровный родственник. Но ребенок – он вылезает из твоего собственного живота! И когда вдруг обнаруживаешь, что у вас нет ничего общего, это ужасное разочарование.

Такое ощущение, что мать держала Салли Энфилд в качестве дрессированной собачонки, отвечающей на вопросы. Я давно заметил, что люди заводят собак ради одного-единственного удовольствия: иметь собеседника, который никогда не противоречит. Однако собака и согласиться толком не может. А вот Салли могла:

– Ты права, Корнелл, ты совершенно права.

Салли никогда не говорила о себе, а если подобный нонсенс вдруг случался, тогда мать прерывала ее, словно учитель ученика, который отвлекся от темы. За месяц, проведенный этажом выше гостиной, я не узнал о Салли ничего, кроме того, что она настолько слаба волей и бесхарактерна, что предпочитает быть рабыней.

В конце концов мне удалось наступить на больную ногу. А вот рука, сломанная в трех местах, осталась в гипсе еще на месяц. Искать работу я пока не мог, но уже мог водить. Я снова стал развозить студенток по домам. Мне хотелось с кем-нибудь поговорить. Безумный убийца прикончил своих последних жертв, не прибегая к автостопу, и массовое безумие вскоре схлынуло. Люди – как лошади: быстро пугаются – и быстро отходят. Студентки забирались ко мне в машину с меньшей уверенностью, чем пару месяцев назад, но альтернатива пройти три или четыре километра пешком явно придавала им храбрости.

Теперь я избегал хиппи и выбирал в основном богатых девочек, послушных и гладких, словно отполированные рекой камни. Они нравились мне даже больше, чем Венди. Однако Венди пообещала за меня выйти, а остальные девушки казались мне запретными. Наверное, именно это меня и возбуждало. Я наслаждался автостопом как единственной возможностью общаться с ангелочками из благополучных семей. Они не появлялись ни в баре «У присяжных», ни в других кабаках, хоть рейтинг полицейских там и побил рейтинг проституток.

Иногда я сидел на пляже, чуть поодаль от берега, любуясь загорелыми телами и разметанными по плечам прекрасными волосами. Все девушки занимались спортом и выглядели потрясающе. Должно быть, Берлинскую стену я преодолел бы с бо́льшим успехом, чем препятствие, отделявшее меня от чудесных созданий. Даже встретившись со мной взглядом, девушки меня не замечали. Лишь удивленно на меня смотрели: мол, надо же, секвойя из парка Йосемити ходит на двух ногах! А ведь мы жили в одном месте, в одну эпоху. И всё равно: если бы не моя инициатива, мы никогда не пересеклись бы.

В машине я задавал девушкам кучу вопросов: об ожиданиях, мечтах, надеждах, страхах. Меня восхищало то, насколько они ни в чем не сомневаются, словно их судьбы предначертаны. Никогда они не позволяли себе впасть в отчаяние. Малейший пессимизм тут же пресекался. Счастье казалось им собачонкой, подыхающей без хозяйки. Между университетом и пляжем десятки девушек – одного сорта, типа, веса и цвета – ежедневно поддерживали мой интерес к бытию.

Диган исхудал. Он боялся, что будут новые жертвы. Его охватило отчаяние. Убийцу искали, но безрезультатно. Он делал свою работу чисто, аккуратно и последовательно. Он не спешил; он действовал, как хороший директор… по продажам трупов. И хотя все тела находили в прибрежных районах, маньяк наотрез отказывался бросать мертвецов в океан.