Ирэн Роздобудько - Двенадцать. Увядшие цветы выбрасывают (сборник)

– Ничего не будет… – покачала головой Стефка, – особенно то, что откладывается «на потом». Поэтому, кстати, я и хожу к вашей маме…

– Я понимаю… Вы правы. Мои потери по сравнению с потерями ваших подопечных – мизерны. Я уже все переварил. Вот только мама никак не может смириться…

– С чем именно?

– Обычная житейская история. Жена поехала в Италию и там… удачно вышла замуж. Я за нее рад.

Стефка остановилась и рассмеялась так громко, что дятел прервал свои навязчивые упражнения. Хохотала отчаянно, до слез, даже согнулась пополам от приступа этого непонятного смеха. Ему даже показалось, что она готова упасть на увядшую желтую траву, качаться по ней и дрыгать ногами, как в кино. Эд совершенно потерялся под натиском этого бурного веселья. Кое-как Стефка успокоилась и произнесла сдавленным от смеха голосом:

– Ради бога… извините…

– Да пожалуйста. Смейтесь на здоровье. Это и правда смешно. Я сам смеялся…

– Дело не в этом. Хотите тоже посмеяться? Просто мой муж точно так же… Только он в Америке. Поехал – и…

– Что ж тут смешного? – пожал плечами новый знакомый. – Довольно распространенная в наше время ситуация…

– Согласна. Смешного мало. Особенно, если это случается неожиданно… Как нож в спину.

Они уже приближались к Дому, и Стефка заметила, что Эд специально замедляет шаг. Это ее снова развеселило.

– Итак, – продолжала она, – вы теперь в свободном полете и, как каждый мужчина в такой ситуации, ищете приключений? Недавно я прочитала об этом в одной книжке какого-то современного автора: жена сбежала за границу, и муж, тоскуя за ней, начинает трахать все, что попадается ему под руку, – в прямом смысле. В том числе и себя в свободное от женщин время.

– Генри Миллер?

– Генри Миллер написал об этом первым, и, кстати, мне нравится «Тропик Рака». Лимонов, когда был «Эдичкой», тоже написал нечто подобное. А это очередная вариация. Странно: потеря любимой женщины побуждает мужчину к цепной реакции в порче второй половины человечества. Причем, как правило, драные петухи выбирают своими жертвами юных куропаток. Наверное, чтобы ощутить всю полноту мести…

– Ну, допустим, я не такой уж и драный… И не собираюсь мстить, – нахмурился он. – Да и вы, судя по всему, не куропатка…

– Вот видите, вы уже все примерили на себя! – улыбнулась она. – Поэтому распрощаемся, как случайные попутчики. Я уже пришла. Спасибо.

Они стояли напротив центрального входа в Дом.

– Я думаю, мы еще увидимся, – сказал он. – Вы же не откажетесь от своей благородной миссии?

– Не откажусь. Но у вас же «куча работы» в городе! Не думаю, что наша случайная встреча подвигнет вас на то, чтобы подстерегать меня у курятника каждое утро! Кстати, вы уже знаете, кто я. А кто вы?

– По специальности – оператор. Но с кино сейчас плохо. Пока работаю фотографом. И, что касается кучи работы, вы правы. Но когда отремонтирую машину – берегитесь!

Стефка поняла, что сегодня ее ждет веселый день, потому что опять «проглотила смешинку»:

– Великолепно! Режиссер у меня уже был, теперь есть знакомый оператор, актриса – вот она, перед вами! А сценарий напишем все вместе. И – в Голливуд!

Он тоже рассмеялся:

– О чем будем писать?

– О… – Стефка задумалась, глядя на еще темные окна Дома, – о двух старых актрисах… Но я еще не знаю, как развернется сюжет. Но, думаю, он будет интересным…

– Договорились!

Он отдал ей сумку. И Стефка пошла по аллее к входу с белыми облупленными колоннами.

Эд закурил и еще постоял у ворот, пока ему не посигналил «газик», въезжающий во двор. На улице совсем рассвело…

…Никогда не стремилась быть лучше, чем я есть! Я этого так боялась. Сколько себя помню, мне всегда приписывали качества, которыми, как мне казалось, я вовсе не обладала. Даже отец, которому верила, как никому другому потом, смотрел на меня такими глазами, будто говорил: «Ты – сильная девочка. Тебе будет тяжело, я знаю. Я хочу все самое тяжелое взять на себя… Но так, наверное, не бывает…»

И мне от этого взгляда хотелось делать разные глупости, чтобы доказать: я – самая обыкновенная, я не заслуживаю ничьих страданий и опеки, я – хуже всех, я – грешница. Поэтому и протестовала. С четырнадцати лет. Потом, когда прочитала «Доктора Живаго», удивилась, что не одна такая. Что Борис, наверное, встретил такую же «Лару», какой была и я…

Почему думаю об этом сейчас? Потому что наконец-то курю трубку, и она дрожит в моих руках, как рюмка в пальцах абстинента. Странные ассоциации возникают в старческих головах! Чувствую себя той гимназисткой, которая пробиралась в полночь в дортуар после свидания: восторг и стыд! Интересно глянуть в зеркало – пылают ли мои щеки теперь? Вряд ли. Разве что болезненно алеют из-за сосудов, которые видны сквозь истончившуюся кожу. Курю и вижу напротив себя – в отражении стекла… девочку, оболочка которой теперь похожа на омертвевший кокон. Девочка в длинном коричневом платье, в высоких ботах, с разметавшейся косой. Крадется к постели, поддерживая ворот, из-под которого бесстыдно выглядывает кружево наспех застегнутого корсета. Девочка сбрасывает платье и ныряет под тонкое шерстяное одеяло. С соседней кровати тут же поднимается светлая кудрявая головка:

– Ну, как?

…Я знаю, что от меня пахнет табаком, шампанским брют и еще чем-то совсем непристойным: набриолиненными усами, чужими руками, одеколоном… Бр-р-р! Мне противно все это, но я ненавижу участливую интонацию, не люблю, когда меня ждут. Я – грешница. Я так решила.

И только я могу себе позволить в этот час гулять по бульвару.

Я отчаянная.

Я чувствую грядущие перемены.

Я знаю, что умру молодой.

Может быть – на баррикадах!

Но еще я уверена: стану Великой Актрисой. И поэтому часто по вечерам читаю в дортуаре монологи Марии Стюарт. Мои однокашницы замирают от восторга.

А однажды я принесла им – в этот холодный нищий полумрак – бутылку брюта. Когда она опустела, мы выкинули ее из окна – прямо под ноги полицейскому, а потом всю ночь стояли, трясясь от холода, в коридоре под пронзительным взглядом директриссы.

– Ну, как? – нетерпеливо переспрашивает кудрявая головка.

Я старательно вытираю с губ помаду и запах противных усов.

– Он будет моим антрепренером, – говорю я. – Закончу гимназию – и на сцену! Конечно, отец этого не переживет. Может даже, проклянет, как Марию Заньковецкую ее батюшка…

– Я не об этом… – разочарованно шепчет подруга.

– А-а… Да никак… – говорю я.

– Без любви так всегда…

– Да что ты в этом понимаешь?! – шепотом ору я. – Вот увидишь: твой Серж в брачную ночь будет читать тебе стихи и без толку уговаривать до утра, а потом… потом пропадет на войне! А ты нацепишь халат и будешь накручивать волосы на папильотки…