Ирэн Роздобудько - Амулет Паскаля. Последний бриллиант миледи (сборник)

Я был похож на человека, который употребляет сильный наркотик: мне нужно было все время увеличивать дозу своих впечатлений и видений, постоянно расширять круг своего ненасытного зрения. Но я уже все пересмотрел и ничего нового ни дома, ни во дворе не находил.

Тогда я начал фантазировать и направлять воображение вспять: сначала вызвал в мозгу ту вспышку, а уже потом – в ней – возникали видения. Сначала они были нечеткие, туманные и сразу исчезали, когда я пытался усилием воли задержать их. Но со временем они приобретали силу и ясность, а позже стали вполне конкретными…

В определенные моменты я замечал, что воздух вокруг меня наполнен длинными языками пламени. Однажды почувствовал, что это пламя – в моей голове. И оно бьется там, словно маленькое сердце…

Мое воображение становилась все более увлекающим и безграничным. Каждую ночь или даже днем, когда я оставался в одиночестве, – отправлялся в удивительные путешествия, стоило только закрыть глаза и вызвать в голове эту вспышку. Видел незнакомые местности, страны и города, жил в них, встречал там людей, заводил знакомства. Вместе с ними переживал много приключений.

Вам, возможно, покажется это неестественным, но эти люди были мне так же дороги, как и моя семья. А все эти миры затмевали мою реальную жизнь.

Как сказал мсье Паскаль, это была «материализация творческих концепций».

– Что это значит? – спросила Галина. Она смотрела на рассказчика с нескрываемым любопытством.

Я ж говорю – хищница! Еще пару недель назад она лишь выпускала в этого чудака дым из своих ярко-пурпурных губ. А теперь сидела в позе «секси»: ножка на ножку, поглаживая запястье одной руки длинными пальцами другой. Но он не обращал на нее должного внимания. Произнес уверенно:

– Это для вас будет скучным…

– Ну хоть в общих чертах! – надула губки Галина.

– Например… Благодаря этим детским экспериментам я могу сконструировать любую идею в своем воображении, не прикасаясь ни к чему руками. И довести ее до совершенства. Так это можно объяснить… А у меня масса идей, которые придут на помощь человечеству и прогрессу.

– Что же вы здесь время теряете? – спросил Фед. – «Масса идей» требует выхода!

Никола нахмурился и ответил вопросом на вопрос:

– А вы?..

Фед, как мне показалось, смутился.

– Я? – Он обвел глазами общество, словно ища у нас поддержки или подсказки. – Я пока отдыхаю, набираюсь новых впечатлений… Этот город мне порекомендовал мой товарищ. Нет ничего лучше свежего воздуха, великолепного вида и… и приятного общения.

Это прозвучало, как заученный по бумажке тост, и мы взялись за бокалы.

Чокнувшись со всеми, Фед поднял бокал еще раз, красноречиво поглядывая на роскошную белокурую барменшу. Я подумала, что именно это, пожалуй, и есть его «самое большое впечатление и лучший отдых».

Кто-то ждет его в другом городе, думала я, пишет ему письма, утыкается лицом в рубашки, развешанные в шкафу. Кто-то так же мысленно заботится и об Иване-Джоне, и о Николе, и о чудаковатом переводчике в рваных кроссовках. А уж по Галине, вероятно, убивается половина какого-то неизвестного мне города – скажем, Парижа или Мадрида. Ведь ясно, что они все здесь ненадолго – так, воздухом подышать. Они – не я!

Кто убивается по мне? Там, на другом конце земного шара, в городе холодов с красной пылью и удушающим тополиным пухом?.. С кирпичом, лежащим на краю моей крыши?!! Правильно назвал меня хозяин – я иголка…

– Эй, ты где? – коснулся моей руки Иван-Джон. Под столом его нога и бедро были тесно прижаты к моим именно этим частям тела. Было заметно, что он уже хотел слинять отсюда. Я очнулась.

– …Хозяин может не замечать тебя довольно долго… – продолжал Никола (я, наверное, что-то пропустила из его предыдущей реплики), – пять, десять, даже двадцать лет… Но всегда следует знать, а лучше – быть уверенным, – что он обязательно хоть раз бросит взгляд в ту сторону, где горит твоя «лампочка», и остановит на ней свой взволнованный взгляд. И ты почувствуешь облегчение. И дальше все в твоей жизни наладится…

– Вы, оказывается, поэт и мистификатор, – улыбнулась Галина. Она просто горела желанием взять его под свое крыло.

– Нет. Я занимаюсь физикой эфира. – Он не обращал на ее заигрывание никакого внимания. – Это потаенная наука. Она не имеет никакого отношения к официальной. Поэтому и говорю, что тружусь на будущее…

– И вас больше ничего-ничего не интересует? – продолжала доставать его наша хищница. – Например, любовь…

– М-м-м… У меня была одна любовная история. Но она не совсем обычная, – пробормотал Никола.

– Ну, если уж этот вечер – ваш, то поведайте нам обо всем! – заметил Иван-Джон.

– С детства я любил кормить голубей, – начал Никола. – Я кормил тысячи этих птиц! Это продолжалось годами. Представьте себе: кто может запомнить всех голубей, которые теснятся у ног! Но была одна голубка – белая со светло-серыми пятнышками на крыльях. Она очень выделялась среди остальных. Я мог узнать ее где бы она ни была, и она находила меня – где бы ни был я. Повсюду. Стоило лишь вспомнить о ней, как она прилетала. Я… Я полюбил эту птицу так, как мужчина любит женщину…

Галина тихо хмыкнула в кулачок. Рассказчик смутился и замолчал. Все с укором взглянули на нее. После долгой паузы, во время которой мы с интересом смотрели на Николу, он смилостивился и продолжал с вызовом:

– Да! Я любил ее! Я не виноват, что родился человеком. А она – осталась в птичьих перьях. Когда она болела – прилетала к моему окну. Я лечил ее. Когда мне было плохо – я всегда видел ее на своем подоконнике. Эта голубка была отрадой моей жизни. Однажды, когда я лежал в темноте и, как всегда, решал какой-то научный вопрос, она впорхнула в комнату и села на мой стол. Я понял, что она хочет сказать мне нечто очень важное, встал, подошел к ней. Она смотрела на меня своими черными глазами-бусинками. И я понял, что она скоро умрет. Птицы живут меньше людей…

Когда я это осознал и сформулировал словами в своем мозгу – из глаз моей голубки вырвался мощный луч яркого света. Это был реальный, сильный, ослепительный луч, который был гораздо мощнее света лампочки в моей лаборатории. Когда эта голубка умерла, я потерял силы. Поэтому я здесь…

Мне показалось странным, что этот вечер начался с птички и заканчивается подобной историей. И я снова подумала, что мир устроен, как матрешка. Интересно, что по этому поводу думает Иван-Джон? Я посмотрела на него. В его глазах отражалось пламя маленькой свечи, горевшей на столе. Оно было ярким и словно плыло в синем-синем море этих глаз.

Интересно, больно ли змее выползать из собственной кожи? Когда-то этот процесс показывали в одной научной телепрограмме. Но тогда я только с интересом наблюдала, как медленно шелушится змеиная кожа, как она тускнеет, сморщивается, а потом из нее, как из грязной тряпочки, выползает яркая желто-зеленая змейка и ныряет в такую же зеленую веселую живую траву.