Ирэн Роздобудько - Пуговица. Утренний уборщик. Шестая дверь (сборник)

…Тут все осталось по-прежнему, лишь припало толстым слоем пыли. Узкая комнатка с колченогим столом посередине, койка, самодельный рукомойник. Даже афиша на стене, с выцветшими серыми буквами: «Маг Калиостро – похититель мыслей…» Анна-Мария смахнула со стола пыль, расстелила газету, словно во сне выставила на стол купленную в «Едоке» бутылку вина, разложила множество пакетов со всякой вкусной снедью – колбасой, сыром, оливками. Альфонсино Второй с любопытством обнюхивал стол и с опаской озирался по сторонам.

– Вот мы и дома, – сказала ему Анна-Мария. – Только хозяина нет… И уже не будет… Мы опоздали, дружок…

Она заметила под матрасом книгу и, превозмогая тошноту, вызванную полчищем тараканов, вытащила ее. Теперь она могла прочитать ее название, написанное по-английски: Нострадамус «Предсказания»…

«У тебя может быть самое простое платье, но к нему обязательно купи себе туфли. Это – первое дело для красивой женщины…»

Она прошла мимо вахтерши, на ходу замечая, как истончилась железная решетка ворот, как поблекли краски некогда пестрой цирковой площадки. По ней не сновали ребятишки, не носились с веселым лаем белые и черные пудели. Цирк больше не был «другой планетой», а если и был, то эта планета изрядно истрепалась, болтаясь в безвоздушном пространстве приукрашенного города. В ее покрытых пеплом кратерах, в ее недрах, истонченных, как пергаментная бумага, покоились разноцветные шары, пылились факирские перчатки, бутафорские носы и туфли клоунов. Красивая карлица Лю-лю больше не выходила на арену с выводком пушистых, ухоженных собачек – она вязала носки из грубой шерсти и по воскресеньям продавала их на рынке, чтобы вечером купить чекушку дешевой водки. Голубоглазый силовой жонглер Стасик прозябал в загородном инвалидном доме, а в круглых коридорах цирка располагались торговые лотки…

Город больше не пугал и не давил. Она просто была в нем чужой. Как и тысячи других приезжих. Но оставалось еще одно дело, которое хотелось сделать. Анна-Мария взяла такси и назвала адрес своего бывшего дома.

Всю дорогу она повторяла про себя где-то услышанное стихотворение:

…Двор был тот же, только странно маленький, сузившийся, будто бы ссохшийся. На месте ее бывшей трехэтажки стоял высотный дом, и дворик нелепо контрастировал с его равнодушной величавостью. Вот и все. Даже улетучилась мечта о «Коперне». Ее Коперна была здесь. И ушла под воду времени, как Атлантида вместе с Санюлями, пухленькой рыжей Адкой, немногочисленными соседями, никогда не запирающими свои двери, с наглым розовощеким Алексой… Все, все ушло под воду – и только она, Анна-Мария, еще бодро держится на плаву, как глупая бутылочная пробка.

Она прошла в глубь двора, где некогда стояла детская песочница со смешной скошенной шляпкой-«грибком», разукрашенной под мухомор. От «грибка» остался лишь низко спиленный пенек. Анна-Мария присела на него и посмотрела вверх: теперь некогда зеленый дворик напоминал колодец с глухой кладкой расположенных полукругом девятиэтажек. Высоко над ними синело небо с несколькими уже проклюнувшимися в нем бледными звездами. У подъезда стояли чьи-то изрядно покореженные «Жигули». Двери парадного скрипнули, заставив Анну-Марию вздрогнуть. К машине направлялся хозяин. Он вышел из подъезда, на ходу поправляя широкие спортивные штаны с едкими зелеными лампасами по бокам. Стриженый белесый затылок, одутловатые молочно-розовые щеки, походка вразвалочку, короткий меткий плевок через плечо… Алекса? Не может быть! Анна-Мария поднялась, всматриваясь в грузную фигуру. Вроде похож… Настолько похож на ее тогдашнего 14-летнего братца-мучителя, что кажется его увеличенной в три раза копией. Даже лицо практически не изменилось – такое же гладкое и розовое. Узнаваемое лицо. Алекса, убивший Альфонсино… Алекса, облапывающий ее по утрам… Ее долгий страх – Алекса. Неужели все-таки – он? Теперь она не чувствовала страха. Она шла ему навстречу и видела, как оживают его глаза на тусклом сытом лице. Он подбрасывал на ладони ключи от машины и с любопытством оглядывал приближающуюся незнакомку. А она смотрела в упор, как укротительница. И он стушевался:

– Ты че? – даже ключи жалобно пискнули, плотно зажатые в кулаке.

– Ну, здравствуй, брат Алекса… – сказала Анна-Мария. – Не думала, что увижу тебя еще когда-нибудь…

– Да че ты? Че надо? – Он перевернул кепку-«адидасовку» козырьком на затылок. – Мы че, знакомы?

– Не «че», а «что». А знакомы мы с тобой были лет двадцать назад. Даже жили в одном доме, в одной квартире…

Он подергал себя за нос (Анна-Мария хорошо знала этот жест) и, наконец, присвистнул, присел, зачесал затылок растопыренной пятерней.

– Вот это да! Машка? Вот это номер! – Он обошел машину и приблизился к ней почти вплотную, как к музейному экспонату за стеклом. Разглядывал ее с опаской и любопытством. – Тебя не узнать. Ну и фифа! Кто б мог подумать… Зайдешь к нам?

– «К вам» – это как?

– Ну, к нам: жена у меня, оглоедов двое…

– А мать?

– Мать с батей давно уже в ЛТП загорают. На пару.

– Понятно…

– Так зайдешь? Посидим… Ты такая классная стала…

Она почти не слушала его. Она уже пожалела, что вообще подошла: разрушенные замки воспоминаний приобретали очертания грустных задворков.

– Что-нибудь знаешь о Санюлях?

– Санюли?.. – Лоб его собрался в складки. – А-а… Санька и Сонька… Да их предкам тоже предлагали тут квартиру, когда дома рушили, – лет десять назад. Но Сонька замуж вышла, уехала. А Саня разбился давно.

– Как разбился?

– Ну, он же летчик. Что-то там на испытаниях не сработало…

– Саня все-таки стал летчиком…

– Ага. На свою голову. Летает теперь, – Алекса покрутил пальцем над головой.

– А ты, значит, квартиру получил…

– А что – претендовать будешь?..

Анна-Мария снова поймала себя на мысли, что не слушает, не понимает его слов, пропускает мимо ушей, как чужое, незнакомое наречие.

– Знаешь что?.. – Она порылась в сумочке и достала оттуда несколько сотенных купюр. – Это – для стариков. Купи им что-нибудь… Одежду, еду…

Алекса слишком поспешно взял деньги.

– А это, – она снова полезла в бумажник. – Это возьми – детям что-нибудь купишь.

– Ты что – миллионерша? – он почему-то перешел на шепот.

– Будем считать, что так… – улыбнулась она.

– Во дает! – Алекса машинальным движением снова перевернул кепку козырьком вперед. – Так че, зайдешь в гости? Пошли, посидим, выпьем. Как-никак родственники, хоть и не кровные…

Анна-Мария встряхнула головой и протянула руку к козырьку его «адидасовки»: