Ирэн Роздобудько - Пуговица. Утренний уборщик. Шестая дверь (сборник)

– Посмотрите-ка на нее! Такая большая девочка – палец сосет! – слышу мамин голос.

– Может, тебе купить соску? – вторит подошедший к кровати отец.

Утро застало меня врасплох. Тогда я еще не знала, что я – сова. Мне просто нравилась ночь. Не знала, что значит мучаться бессонницей или выбирать между ночным бдением и кошмарными снами, от которых деревенеют конечности. Пока я была избавлена от всего этого. Как и от многого другого…

Но почему-то, исходя из непонятной мне теперь логики, я ничего не рассказала о своем путешествии ни родителям, ни бабушке. Собственно говоря, им было не до меня – их волновал мой аппетит, чистота одежды, здоровье и поведение. И я совершенно не удивилась, когда на следующий день обнаружила, что Дверь тщательно стерта с обоев, а на месте, где она была нарисована, висит плакат со смешным «олимпийским» медведем. Медведь мне понравился. Рисовать было негде.

Потом в садике был карантин, и я целыми днями слонялась по двору. Это был настоящий старый двор, которых, наверное, уже не существует в природе: три кирпичных дома стояли неровным полукругом, отгораживая от всего мира пятачок с одной песочницей, деревянный столик со скамейками и широкую лавку, на которой по вечерам собирались соседки. Этажей в моем доме было три. Причем, на первом этаже была лишь одна квартира, а на двух остальных – по три. Двери никогда не запирались на замок, и никого никогда не удивлял и не смущал визит соседей, заглянувших просто так, поболтать.

На первом этаже жила актриса тетя Таня. Я еще ни разу не была в театре, впрочем, как и мои друзья – близнецы Соня и Саня под общим именем Санюли, но сам театр, расположенный в центре города, манил нас своей загадочностью. Как мы гордились, что тетя Таня живет именно в нашем дворе! Это делало его достопримечательностью для всей местной детворы, и когда мальчишки заводили спор, чей двор лучше, мы аргументировали свою правоту удивительной тетитаниной профессией, и противники замолкали. Она выходила из дому ровно в пять – нарядная, сверкающая украшениями, светлокожая и розовощекая, с огромными глазами, обведенными черным карандашом, на тоненьких-тоненьких каблучках, цокот которых еще долго звучал в наших ушах. Она шла играть спектакль. Однажды я увидела ее ранним утром, развешивающую во дворе белье. На ней был неровно подшитый байковый халат, обнажающий икры, покрытые сеточкой голубоватых вен, ветер обдувал ее голову, предательски открывая островки залысин, щеки ее были бледными и какими-то обмякшими. Тогда впервые мне пришла в голову мысль, что тетя Таня не так молода и, наверное, не так уж счастлива в своем театре…

Я ничего не сказала Санюлям о своем открытии. А вечером перед нами, как обычно, простучала каблучками прекрасная фея, оставляя за собой шлейф цветочного аромата.

Второй этаж мы окрестили «светофором», потому что три входных двери были окрашены в желтый, зеленый и красный цвет. Самой интересной я считала зеленую: из нее всегда выходила с карманами, набитыми печеньем, конфетами и сушеными фруктами. Здесь жила тетя Дуся. У нее было много самой разнообразной родни, поэтому тетя Дуся все время проводила на кухне, готовя бесконечные завтраки, обеды и ужины. Я надолго запомнила, как ее дочь Леночка выходила замуж.

…Во дворе творилось что-то невообразимое: все соседи высыпали на улицу и протянули белые ленты от подъезда к деревьям, от деревьев – к песочнице и вновь к подъезду, замкнув таким образом пространство. Невеста оказалась в оцеплении. Все шумели, смеялись, горланили песни. Леночка в нарядном белом платье, но такая же застенчивая и некрасивая, пряталась за спинами родственников, изо всех сил сдерживая слезы. К дому подъехала машина кофейного цвета и загудела, как пароход, наткнувшись на препятствие.

– Выкуп! Выкуп! – кричали все, и громче остальных – наш красноносый дворник.

Из машины появился жених в таком же кофейном костюме, с неровным, словно перебитым носом (позже мы узнали, что он боксер) и деловито, без улыбки, раздал всем печенье, конфеты, а взрослым что-то еще, отчего все пришли в неописуемый восторг. Леночку повели к машине. Тетя Дуся страшно зарыдала от счастья. Последнее, что я увидела – испуганные Леночкины глаза за стеклом «жигулей». Свадьбу играли в доме жениха. А у нас во дворе в тот вечер было особенно тихо, ветер гонял по площадке конфетные фантики и развивал обрывки лент. Потом о Леночке все позабыли. А летом я увидела ее вновь на скамейке перед домом: она грелась на солнце и напоминала толстую рыжую кошку с остановившимся взглядом. Она послала меня за булочкой и, не поблагодарив, жадно проглотила ее. И я подумала, что, наверное, очень скучно быть женой боксера…

В квартире с красной дверью жила Сэра – очень красивая женщина, похожая на цыганку. Сэра жила одна, но иногда ее навещал бывший муж. И по всему подъезду разносился его пьяный голос и удары в дверь. Сэра была неприступна. Тогда он становился под ее балконом и до глубокой ночи пел романсы про «очи черные» и про то, как они «сгуби-и-или» его.

Иногда, подкараулив Сэру на улице, он ее бил. И все мужчины нашего двора выбегали спасать Сэру, а потом долго толпились вокруг нее, плачущей и поправляющей на смуглом плече разорванное крепдешиновое платье, пока жены не разбирали их по домам.

К Сэре я заходила нечасто. Зато в квартиру с желтой дверью меня тянуло словно магнитом – там жил Колька. Он переехал к своей бабушке совсем недавно…

Колька был первым мальчиком, поцеловавшим мне руку. Впрочем, о нем я еще расскажу – позже. Его время пока не пришло…

Словом, дел и впечатлений было невпроворот, и Дверь стала одной из многочисленных составных моей тогдашней жизни, не более того. Разве я могла знать, что такая Дверь есть не у всех?..

…Третий этаж был последним и самым родным – там жила моя семья. Наши двери считались лучшими во всем доме – сначала они были обычными, деревянными, как у всех. Но однажды пришел мастер и обил их синим дерматином, да к тому же еще и украсил кружками, вырезанными из обрезков в виде роз. Я все время выбегала на лестничную площадку, чтобы потрогать эдакую красотищу, и однажды даже лизнула розу языком. Она оказалась шершавой и кисловатой на вкус. Невкусной, в общем…

У нас было две комнаты, но больше всего я любила сидеть в подъезде на перилах. Я удобно устраивалась в их закруглении между этажами и листала книжки. Это было в сто раз удобнее стула, дивана и даже – бабушкиного кресла! Сидя на лестничном пролете, я с любопытством посматривала на железную лестницу, ведущую к чердачному люку. Меня страшно манил этот люк! Страх и любопытство боролись в моей жаждущей приключений душе, и я придумала план проникновения в запретное место.