Ирэн Роздобудько - Пуговица. Утренний уборщик. Шестая дверь (сборник)

А девочке-журналистке ничего этого и не нужно, она уже расспрашивает о любимых духах, швейных марках, обуви… И, как акула, сжирает этот, такой безумно дорогой, час. Анна-Мария уже видит эту статью, эту сказку для молодых дурочек, готовых войти в сердцевину безжалостного механизма в надежде на счастье.

Девочка-журналистка наконец-то выключает диктофон, еще раз окидывает взглядом кабинет и выходит с чувством исполненного долга. Анна-Мария нажимает кнопку громкой связи, она знает, что Ада уже томится под дверью и настроение у нее не из лучших: через пару часов у Анны-Марии самолет.

– Куда тебя несет?! – врывается в кабинет Ада Павловна. – Через неделю совет акционеров!

– Вот и останешься – за меня…

– Ты что – заболела?

– Будем считать, что да… Остановите землю – я хочу сойти…

– Ну, ты ненормальная! Ладно, сходи. Только держи меня в курсе… И все-таки, что произошло?

– Ничего. Просто… «луна переменилась, но ничто не сдвинулось»… Дальше не помню…

– Ой, не нравишься ты мне!

– Я никому не нравлюсь…

– Зря кокетничаешь. Ладно, я помчалась.

Ада, как всегда, большой огненно-рыжей пулей выскакивает из кабинета, и ее резкий голос уже слышится где-то на первом этаже офиса…

«…Я до сих пор не знаю, что погнало меня сюда, на побережье этого странного прозрачного моря, в эту маленькую страну, с высоты птичьего полета напоминающую лежбище огромных рептилий… Желание смерти? Но почему именно сюда? Неужели только из-за того, что в одном из модных журналов (чтива, как по мне, слишком претенциозного) однажды попалась на глаза рекламная статейка и одна строчка взбудоражила воображение: «Время здесь останавливается. И стоит, словно ложка в стакане с густым медом…» Действительно, я почувствовала себя немного странно, едва ступила на территорию отеля, расположенного на самом берегу моря». Тишина, словно безграничная ватная сфера, окутывала остров…

Курортный сезон еще не начался. В пятизвездочном отеле, кроме Анны-Марии, оказались только три-четыре семейства, в основном – итальянцы. Анна-Мария знала, что некоторые земельные участки на побережье можно было купить за копейки. Но даже на эти благодатные клочки земли не находилось покупателей – местный люд был слишком беден, а богатые иностранцы предпочитали здесь только отдыхать – их не слишком-то привлекала страна, похожая на декорации из фильма «Гладиатор»… Слишком мало пространства.

В отель Анна-Мария попала поздним вечером. Ее еще немного покачивало после перелета (сервис был отличный, но летать она все же боялась). Любезный портье отнес ее вещи в номер и слегка подзадержался у порога в ожидании чаевых. Получив свое, счел долгом рассказать о лучших блюдах местной кухни и с достоинством удалился, пожелав приятного отдыха. Есть Анне-Марии не хотелось… Она вышла на балкон. И мгновенно ощутила поток почти осязаемого сладкого воздуха, пропитанного ароматом петуний, моря и хвои. Он, этот запах, влился в комнату, заполнив собой все пространство – густой и очень естественный, совершенно не похожий на парфюмерный концентрат, но такой же сладкий и насыщенный. С высоты пятого этажа Анна-Мария видела, как на островках света, образованных фонарями, резвится семейство ежиков. Набережная была пустынна, поверхность моря поблескивала, как ровная, гладкая пленка, из-под которой просвечивала зеленоватым неоновым светом лунная дорожка.

«Умереть именно здесь было бы очень романтично… – подумала Анна-Мария. – Но почему, собственно говоря, я должна умереть? Потому что жизнь удалась и оказалась не таким уж интересным приключением?» Она сама поставила себе диагноз под кодовым названием «синдром Мартина Идена», и с этим нужно было либо смириться, либо… («читайте Джека Лондона, господа!») Но, помимо нынешних рефлексий, она хорошо помнила, что ей всегда было страшно уйти и совсем ничего не оставить после себя.

Ее призрачная империя по удовлетворению желудков – этих «кладбищ бифштексов» и суши – не могла идти в счет.

Только вещи имеют право на бессмертие – они хранят память о своих хозяевах. Проникшись этой мыслью, Анна-Мария раздаривала все, что ей принадлежало, все, что было под рукой в тот момент, когда мысль о неизбежности ухода настигала ее. Она с легкостью раздавала свои кольца, серьги, множество других красивых и бессмысленных безделушек, словно с ними посылая и саму себя в жизнь вечную. В такие минуты возникала иллюзия, что ее будут помнить благодаря этому долгоиграющему барахлу.

С некоторых пор Анна-Мария отчаянно завидовала (завистью бесконечно белой, как чистый лист бумаги) художникам, музыкантам, поэтам – не из-за их славы, а потому, что они имеют высшее счастье – оставлять после себя свои полотна, партитуры или книги. Разве мог умереть Моцарт? А Микеланджело или Петрарка?! Она ясно понимала, что Бог не дал ей никакого таланта. Никакого. Кроме умения работать. Но знания всех тонкостей бухгалтерии, хитростей всех рыночных отношений, способность к точным наукам, интуиция и экономическое чутье не могли обеспечить ей бессмертия. Что она могла бы сделать ради этого? Приобрести участок на Луне, как это делали другие толстосумы? Купить маленькую планету под миллиардным номером и дать ей свое имя? Заморозить свою плоть до третьего тысячелетия? Но зачем ей, Анне-Марии, ТАКОЕ бессмертие – глупое, ненужное и смешное?

Было время, когда она надеялась, что провозглашенная Независимость – этот вселенский праздник для детей – что-то изменит в ее жизни, пока с удивлением не поняла, что она, независимость, всегда жила у нее внутри, с самого начала, когда она почувствовала желание самой распоряжаться не только своей жизнью, но и попробовать приручить смерть. Нынешнее же внешнее положение вещей совершенно отбило у нее волю к жизни. Вначале Анна-Мария заметила, что перестала ощущать запах и радоваться вкусу свежих черешен. Это случилось как раз тогда, когда она уже имела возможность выбирать новейшие ароматы самых дорогих парфюмерных фирм и покупать зимой португальскую клубнику. Вместе с этим ощущением от нее ушла любовь. Вначале она перестала кормить своих аквариумных рыбок, а потом без отвращения могла смотреть только в лица стариков и детей.

– Таким, как ты, нужно жить на необитаемом острове, – сказал ей муж. – У тебя в глазах – доллары, как у дядюшки Скруджа…

Но это не было правдой. Анна-Мария не могла пояснить, что выбраться из железной мельницы можно только ценой собственной жизни.

Сейчас, стоя на балконе отеля в чужой стране, которая опьянила ее запахом хвои и петуний, она думала, что в идее с необитаемым островом, пожалуй, что-то есть. Бывают люди, созданные для одиночества, блуждающие в лабиринте собственного «я» и находящие в его закоулках все, что создано внешним миром. Такие люди могут быть пассионариями, отбывающими заключение в тюрьме и потому обреченными на бездеятельность. Если же они могут действовать, то эта бурная деятельность для них – оборотная сторона пребывания в нирванне собственной душевной организации.