Ирэн Роздобудько - Пуговица. Утренний уборщик. Шестая дверь (сборник)

– Дождя не дождемся! Вроде нахмурилось, да разве ж это дождь? – с ходу начинает старушка. – Ох, до чего я город не люблю. А вот уже пятый год здесь, у сына. Бегаешь целыми днями, ищешь, где что подешевле…

– Хотите в деревню?

– Да бог с ней! Отвыкла. Здесь-то и вода в кране, и мусоропровод. И при деле я здесь. Сын дает книжки на продажу – стою в универсаме… А вам, кстати, Оруэлл не нужен? Что это за книжки – не пойму. Я газеты люблю читать. Вот ведь Штаты что вытворяют! Наши-то куда смотрят? Ой, горе…

(Книги… Странное ощущение: несуществующие воспоминания прячутся одно в другое, как матрешки. И совершенно непонятно, что происходило на самом деле. Например, была ли эта прошлогодняя новогодняя вечеринка. Были женщины – Ада, некая Эльмира, Леля – институтские подруги, их мужчины в хорошо сшитых «тройках». Собрались. Долго томились в ожидании 12 часов. В положенное время крикнули «ура!», забрызгали визжащих женщин шампанским и налегли на закуски. Потом пошли разговоры. Интеллектуальные, конечно, – искусство, политика, философия, фэн-шуй. Поболтали и о нарастающей волне «рыночных отношений». Потоптались при свечах под Киркорова. И наконец – карты. А ты ушла… Да, а при чем тут книги? Ах, да… Прежде чем уйти, ты, как воришка, пробралась в соседнюю комнату и из шикарных шкафов, сделанных «под заказ», вывалила на пол все книги в новых переплетах. Это заняло целых двадцать минут, но когда получилась гора, на вершине которой возвышался растрепанный томик Пастернака, по его взгляду с обложки поняла, что все сделано правильно.

Это была самая счастливая новогодняя ночь! Ты провела ее под роскошными голубыми елями на площади, в разношерстных компаниях аборигенов. Наутро – сцена. Так уйти! Дура ненормальная! И что натворила – Адка чуть не слегла! Всю ночь убирали. У всех жены, как жены, а ты!..

«Странно… Прошло только три года, – думаешь ты, – Почему же стало так тесно и душно в том, что называется “брак”…»

– Знаешь, я встретила и полюбила другого человека…

Ах, если бы это могло быть правдой!

– Что-что? И это все – за пять часов? Это, наверное, был Дед Мороз?)

…Старушка высказалась и давно уже ушла. Улица пуста, на углу дома мемориальная табличка… Странно, а ведь именно здесь столетие назад мог ходить Поэт. И бормотать себе под нос что-то вроде: «Луна переменилась…»

(И он появляется! В тугом белом воротничке, голова высоко запрокинута. В каком веке это было?..

– Эй, барин, дай ручку, погадаю! Всю правду расскажу! – Твой голос обретает характерную хрипотцу.

– А не обманешь, красавица?

– Так смотря сколько дашь!

– Хитрая. А хочешь, я тебе погадаю?

– Глаза у тебя, барин, страшные – не хочу! Не смотри так.

– Испугал – прости. Держи вот монету. Да выпей за мое здоровье. Только не теперь. Весной, когда вишни зацветут. Да помни – за здоровье! И вот еще – держи от меня, – он вытаскивает из кармана сюртука большое красное яблоко…

– Все ты, барин, сам знаешь…

– Прощай.

– Живи, барин!)

…Женщина идет по аллее, стуча каблучками. Около сорока. Пышная брюнетка в синем шелковом костюме. Каблучки сбиваются с такта – фортепианная гамма с западающей клавишей. Еле достучала до скамейки. Всем существом издала вздох облегчения. Посидела минутку, шевеля пальцами ноги. Из объемистой сумки достала сверток – грубые босоножки на низкой пробковой подошве. Переобулась. И от этого разгладились морщинки, лицо посветлело.

– А так все-таки лучше!

Она по-новому смотрела на мир, звучно вдыхая запах сирени.

(Как просто! Может быть, нужно что-то снять с себя и надеть другое? Кожу, например…)

– Вам никогда не приходило в голову, что быть мужчиной все-таки гораздо приятнее? – весело говорит женщина.

– Я всегда завидовала мальчишкам. И успокаивала себя тем, что они хотят быть девчонками. А потом оказалось, что ни один не хочет носить банты и платья… А ваше свидание, наверное, сорвалось?

– А ну их к черту! Подруга уговорила, мол, последний шанс… Стояла я, как полагается, под часами и думала: «Зачем?»… Ну придет моложавый вдовец, цены себе не сложит, веди его в кафе, распинайся, завоевывай… А зачем? А вы замужем?

– Да. Но… я считаю, что люди не должны жениться. Или же – в очень редких случаях.

– Вы такая молоденькая, а так рассуждаете! Люди не должны разводиться – вот что я вам скажу. Потом они никому не нужны с их мигренями, радикулитами и вредными привычками. Вот я привыкла, что муж храпел, а новая жена гонит его из спальни. Он приходит ко мне – жалуется. Глупо. И что изменилось в его жизни? Разве что адрес…

– Любите его?

– А ну их к черту! А вы, видно, тоже не из счастливых?

– У меня все в порядке.

– Правда?

– Правда.

(Время опять отхлынуло, оставив на берегу новую картинку. Ты наглоталась каких-то таблеток. И повод-то был пустяковый – как говорится, период «притирки характеров». Гладкие, цветные, сладкие и горькие таблетки исчезали во рту и долго стояли в горле непроходимым комом. «А я отравилась!» – как гордо это прозвучало. И тогда ты увидела Глаза. Огромные, наполненные ужасом, постепенно наполняющиеся слезами. После оцепенения – суета с рецептурными справочниками: «Что ты пила? Говори, что ты пила?!» В тебя влили два чайника воды. И все. Зачем были те Глаза? Когда ты вспоминаешь тот взгляд, тебе кажется, что тебя обманули, безжалостно обокрали среди белого дня, взяли в плен на виду у всех. Ты была заложницей тех Глаз и уже не могла убежать. Зачем, зачем они были?!)

– Ну я, пожалуй, пойду! Счастливо!

– И вам счастливо!

Женщина встает и проплывает мимо. Теперь ее походка легка и со спины она кажется совсем молодой. Из сумки выглядывает синий острый каблук модельных лодочек, словно веселый, дразнящий язычок: «А ну их всех!»

(Мир наполнен одиночеством, как соты медом в августовский день. И этот Город по ночам пищит от тоски. Ультразвук расходится ровными волнами. И какой-нибудь седовласый ученый-паранормал принимает их за сигналы космических пришельцев, записывает на перфокарту, а потом ложится в свою старческую постель и прибавляет к общему фону и свое одинокое попискивание. По ночам ты просиживала у окна, ловила сигналы и понимала, как мало любви осталось в этом мире. Эта новая странность никого не удивила. Тебе сказали: «Надо подлечить нервы…» Тебе галантно подставили согнутую в локте руку, и ты доверчиво просунула туда свою… Тебя отвезли в большое серое здание, окруженное забором и садом. Забор – это чтобы местные не обрывали яблок, объяснили тебе. Только и всего. Милая женщина в дымчатых очках стучала по коленкам резиновым молоточком, задавала странные вопросы и с сомнением качала головой: «Все вроде бы в норме…» Потом тебя все-таки увели и одели в застиранный синий халат, выдали тапки на толстой войлочной подошве, вынули из пакета «колюще-режущие» предметы – пилочку для ногтей. И тогда сердце забилось часто-часто. Забилось – и оборвалось. В коридоре ты в последний раз увидела Глаза. Те же глаза, двоящиеся от слез.