Сергей Саканский - Автостопом по восьмидесятым. Яшины рассказы 13

Тогда Серега, смеясь, посмотрел на очередь из переодетых ментов и кегебистов, и сказал:

– Ну, здрастье. Я прям тут свою ксиву светить буду.

И очередь понимающе захихикала. Конечно, не будет настоящий закамуфлированный кегебист свою ксиву при всех светить. И тогда кассирша, увидев, что вся очередь Серегу одобряет, немедленно выписала ему билет. И даже извинилась, что нижней полки – вот уже никак не получится.

Еле успел Серега на отходящий Евпаторийский поезд. И – забегая вперед – как раз и получилась у него нижняя полка, но было это не по билету, а совсем по другому поводу.

Ворвавшись в поезд, Серега решил для начала с нами бухнуть, а затем уж обосноваться в своем купе. Но вся беда была в том, что его купе было в третьем вагоне, а наш офицерский плацкарт – в пятнадцатом. Долог был Серегин путь вдоль поезда, и пролегал он через вагон-ресторан.

Дальше этот рассказ Серега рассказывает, ибо я, пока Серега туда-сюда ходил, с Еней Алини водку в плацкарте побухивал.

Вот, дошел Серега до вагон-ресторана, по пути каких-то ченчин спортивно подсъемывая. В ресторане он ненадолго осел, освоив бутылку пива и бутерброд. Придя в свое купе, Серега познакомился с соседями и аккуратно застелил себе верхнюю полку.

Соседями была семья какого-то полковника, жена и дочь, и полковник, видя, что Серегу определили в его купе, искренне подумал, что Серега тоже какой-то особый человек.

Серега сказал, что не будет никого беспокоить, а пойдет к своим друзьям-офицерам в третий вагон, и придет поздно. Полковник и вся его семья не могли нарадоваться на такого вежливого и культурного молодого человека, у котрого даже друзья-офицеры есть и тоже в этом поезде в Евпаторию едут – ведь они не знали и не могли знать, что с ними сегодня ночью будет.

На обратном пути Серега опять сделал остановку в вагон-ресторане, но уже не бутылку пива освоил, а бутилен сухого вайна, и не бутерброд взял, а шоколадку.

С этого момента Серегина память начала прихрамывать, словно Герти Макдауэлл, да и я ничего о дальнейшем его пути сказать не могу, ибо к тому времени у друзей-офицеров Нина прокричал. Мы с Еней ее вместе прокричали на боковом плацкартном месте, уткнувшись друг другу лоб в лоб.

Говорят, Серега к нам каких-то ченчин привел, по пути из третьего вагона снятых, и долго еще на гитаре играл и пел вместе с ними, и о Джеймсе Джойсе им рассказывал. Куда делись ченчины – неизвестно. Серега и сам думал, что останется спать в нашем вагоне, с ченчинами на третьей полке, что было вполне логично, но заблудился, как Одиссей, и проснулся почему-то в своем купе.

То, что это было его купе, он понял, потому что его черные круглые очки лежали на столе, и были они почему-то скручены в спираль. Голова у него болела, и на затылке чувствовалась огромная шишка. Вероятно вчера, на обратном пути из третьего вагона через вагон-ресторан Серега то ли получил, то ли дал кому-то пихвы. Было у него и ощущение какого-то фака в вагонной абпруальне, а также откуда-то неистребимо пахло Джуманиязом.

Но главное было в том, что проснулся он не на верхней полке, где он себе вчера стелил, а на нижней, где вчера супруга полковника должна была спать.

Серега никак не мог разрешить эту загадку, но как раз супруга полковника ему и помогла. Серега спросил, вежливо и интеллигентно, как и вчера:

– А скажите, пожалуйста, почему это я на верхней полке стелил, но на нижней образовался?

На что полковник угрюмо ответил:

– Пить меньше надо.

Но супруга полковника весело и доброжелательно разъяснила:

– А вы упали, как раз на меня упали.

Тогда и понял, Серега, почему у него на голове шишка, и почему его черные ленноновские очки скручены в спираль. Но почему всё вокруг Джуманиязом пропахло, Сереге пока еще не ясно было.

Полковник сказал:

– А мне пришлось для моей супруги новую постель за рубль у проводницы брать.

Наверное, он намекал на то, чтобы Серега ему рубль отдал. Но Серега никогда по пустякам рубль не дает. Он спросил:

– А что, я Джуманияза в постель сделал, что вы ее менять вздумали, товарищ полковник?

Полковник сказал:

– Нет, не сделали вы Джуманияза, молодой человек.

Серега сказал:

– Может быть, я тогда, товарищ полковник, в эту постель пфиу сделал?

Полковник сказал:

– Нет, молодой человек. И пфиу вы не сделали.

Серега сказал:

– Страшно подумать, товарищ полковник! Неужели я в эту самую постель абпруа сделал?

Полковник сказал:

– Нет, и абпруа вы туда не сделали, молодой человек.

Серега сказал:

– Так почему же тогда постель надо было менять, товарищ полковник?

Ничего не ответил ему полковник: не станет же он говорить, что не пожелал в Серегину постель свою супругу класть, потому что Серегой побрезговал. Ведь Серега, когда в постель его супруги переместился, не побрезговал ею, а спокойно продолжал в ее постели слип забивать. Поэтому и не дал Серега рубля полковнику.

Собрал он свои вещи и пошел к нам, в третий вагон, а в это время я уже проснулся и навстречу Сереге, в пятнадцатый вагон шел. С этих пор инициатива этого Яшиного рассказа обычно ко мне переходит.

Вот, идет Серега и видит: все на него как-то странно смотрят. Мужики набычившись смотрят, исподлобья, а ченчины – кто отворачивается, а кто загадочно, как Джоконда, улыбается. Это и понятно: ведь Серега вчера три раза вдоль этого поезда прошел туда-сюда и, по всей вероятности, весь этот длинный поезд на уши поставил.

Вот, встретились мы с Серегой в вагон-ресторане, естественно, и принялись пивом разминаться. Произвели разбор полетов и по кусочкам, словно некую хитрую мозаику, восстановили вчерашний день.

В одном тамбуре, южнее вагон-ресторана, Серега обнаружил какой-то Джуманияз и понял, что это был его собственный Джуманияз. А севернее вагон-ресторана, уже ближе к нашему вагону, Серега обнаружил на стене надпись Хуй и вспомнил, что вчера уже был в этом тамбуре и какой-то ченчине Запорожье делал, перед тем, как ее в абпруальню утащить, на жаворонки. Так оно и было: она ему Запорожье в тамбуре делает, что еще тамбурет называется, а Серега стоит и на Хуй на стене смотрит.

Надо сказать, что в то далекое смутное время ни Джуманияза, ни Запорожья еще не было, не было даже абпруа, а было только пфиу, стюб и тамбурет. Джуманияз на следующий год произошел, когда Еня с офицерами в Харькове на Салтовке поселился, а Нина с жаворонками еще позже произошла. А вот абпруа как раз в Евпатории произошло, куда мы на этом поезде стремились.

Но, тем не менее, рассказывая этот рассказ, мы все равно говорим все наши слова, потому что иначе никакой изюминки в этом рассказе нет.

Вероятно, разговор Сереги с полковником происходил на другом, простом и грубом человеческом языке.