Тадеуш Бреза - Стены Иерихона

- А я, а я? - Они повернулись. К ним бежал отец Кристины. - Министр Яшча спрашивает о вас, - передал он Ельскому. - Домой? - обратился он к дочери.

Он догадывался, что в чем-то помешал им, но позволил себе подчиниться собственным желаниям.

- Я так люблю вечерком потолковать с дочкой. - И добавил еще в свое оправдание: - Завтра я еду в Брест.

Ельский не противился. Подождал с минуту, что тот скажет.

Не взглянув на нее, помог князю надеть пальто.

- Ну, так до завтра! - Только тут он вытаращил глаза, не мог выдавить из себя ни слова; вспомнил, что старик против целования барышням ручек, и потому только крепко стиснул пальцы Кристины.

Что это меняло в принятом ими важном решении? Они пришли к нему против воли, но-вот так, если учесть все обстоятельства.

Дело откладывалось. Ничего не пылает. Можно в любой вечер.

Кристина не чувствовала, что именно сегодня она особенно податлива. Настроение и разговоры с Ельским привели ее к решению. Она была уверена, что все происходило наоборот.

- Вы остаетесь? - спросила она.

Знала, что он будет не в своей тарелке, если поедет с ними.

Отец сразу поймет, что Ельского что-то гнетет, начнет выпытывать. Но она прекрасно понимала, что он вправе идти за ней.

Медекша искал палку.

- Может, вы хотите остаться? - пыталась Кристина помочь Ельскому. Если Яшча вас ищет. Ведь наш процесс по ведомству этого министра... Правда?

Он подождал, пока они уйдут. Запутался совсем, сам не знал, что делать. Да еще эта неприятность на прощанье, как знать, может, она хотела, чтобы он вернулся, предпочтя его общество делу. По-видимому, она думала, что ему удастся как-нибудь напомнить о Брамуре.

На улице, рядом с отцом, Кристине стало весело. Не только он обожал разговаривать с нею по вечерам, она с ним тоже. Он, однако, отдавал себе в этом отчет и на людях, а она-лишь когда они оставались наедине. Он огляделся, нет ли такси. Ходить ему было трудновато. С отвращением посмотрел на автомобили министров. Ближе всех стоял темно-синий гигант Яшчи. Кристина уставилась прямо перед собой, впереди шел какой-то молодой человек, стройный, высокий.

- Пусто! - злился Медекша, думая об автомобиле.

Догонят ли они его? Что это, он сворачивает в сторону, останавливается у стены. Кристина отворачивается. Они пересекают улочку, в которую тот завернул. Вскоре кто-то их догоняет.

Мотыч!

- Бегу посмотреть, есть ли в каком-нибудь ресторане свободные места, оттуда позвоню. Ну и пришлю такси, тут полное безлюдье. - И потом с поразительной наивностью: - Лучше вы посторожите столик, а я вернусь за ними.

Кристине пришлось объяснить, что они идут прямо домой, а князь, не особенно скрывая своего возмущения, закричал:

- Такси!

Мотыч вперил в Кристину свои круглые синие глаза, предельно глупые. Как это, не идут?

- Нет, нет, нет! - торопилась она продырявить тишину сво ими отрицаниями.

Опять кто-то был с ними, и ей опять сделалось жаль, что конец вечера они проведут с отцом вдвоем

- Но мы вас подвезем!

В такси, наклонившись вперед -он сидел напротив Кристи ны, - Мотыч тараторил без умолку, прижимаясь к ней ногами.

Потом она почувствовала, что Мотыч положил руку ей на колени, легкую, сильную, чуть дрожащую. Решился па большее.

- Так вы не дадите себя уговорить? - он склонился еще ниже.

А в ней вдруг как-то сразу и рсчко пробудилось желание.

Прижаться, поцеловаться Сегодня вечером она ни за 'по нс хочет только облизываться! Ярко оспещснная площадь осталась позади. Тьма стала еще гуще, тогда Кристина провела пальцами по губам Мотыча.

- А может, зайдем? - повернулась она к отцу. - На полчасика?

Князь прекрасно знал, что грубая ошибка стариков-не позволять молодым совершать мелкие ошибки. Он согласился. И тут только она подумала о том, что произошло у них сегодня с Ельским. Любовь, настоящая, большая любовь'-удивленно вздохнула она. Ничего она не может с собой поделать. Интрижка-все!

- Я самый молодой из стариков и самый старый среди молодых. Отсюда и мой оптимизм! - И Яшча расхохотался во все горло. Он выразился неточно, ибо что это за оптимизм без веры в торжество добра. Такие вещи вообще не приходили ему в голову.

Но он был уверен, что его никто не сможет победить. - Моя история, сказал он, - настоящая сказка о Золушке. В прокуратуре никто не давал за меня и ломаного гроша, но вот как-то приехал президент, поговорил и запомнил. Спустя два месяца я стал министром.

И тоже не так. Ельский знал это, но не вмешивался. Он познакомился с Яшчей, кажется, во время первого его процесса.

Сразу же в судебном мире утвердилось мнение, что это выдающийся талант. Однако все то, что Яшча завоевывал себе своими способностями, он рушил своим поведением. Он был, как говорится, человеком неприятным. Во всем ведомстве о нем одном справедливо говорили, что он обладает гражданским мужеством, но при этом раздражал даже тех, кто готов был им восхищаться.

Он нарочно искал случая продемонстрировать свое гражданское мужество. И нельзя сказать, что находил только удачные. Кроме того, он презирал каждого, если мало его знал, а познакомившись поближе, сразу переходил на фамильярный тон. Из-за всего этого наверх он шел туго.

- В кабинет мне вас вызывать несподручно. Много шуму из ничего, говорил он могучим голосом с хрипотцой.

Р^льский нс спускал глаз с шеи министра. Что с ней произошло? Подгрудок словно вал. Не из жира, из мускулов. Тут, наверное, размещаются, удивлялся он, какие-нибудь железы власти. Но как они разрослись! Яшча неприязненно усмехнулся.

- Это вы занимаетесь контактами с национал-радикальной молодежью, а? Чиновник по части комплиментов. Премьер вас к ним посылает или вице-премьер?

Ельский не понимал, над чем иронизирует Яшча. Он же пробивал свою кандидатуру в премьеры, пытаясь-именно первым-взять в правительство нескольких молодых националистов.

Так чего же он издевается?

- Вы там что-то путаете. Они возбуждают, а мне их потом успокаивать.

Ельский, время от времени, помогая себе жестами, объяснял, что да, поддерживаются некоторые связи, исключительно чтобы ориентироваться в изменениях идеологической атмосферы. Президиум старается иметь своих информаторов повсюду. Изучает.

- Просто для того, чтобы знать, что у нас сейчас думают, - оправдывался Ельский.

- Ничего! - И Яшча опять закатился веселым смехом. - Так вы этого еще не знаете?

Пустословие вызывало у него отвращение. А больше всего такое гладенькое. Он бурно набрасывался на своих собеседников вовсе не ради того, чтобы убедить их, но чтобы определить то самое место, где они сейчас находятся. Ему. многое нравилось в животном мире. К примеру, то, что там начинают рычать друг на друга безо всяких вступлений. Но Ельский не умел так же твердо, как противник, держаться своего мнения. Крутые выражения приходили к нему лишь ex cathcdra '[Здесь: неожиданно, сами собой (лит.).].