Гильермо Инфанте - Три грустных тигра

Так взывают на кубинском радио, а серия — всего лишь мелкий эпизод из моих двух лет у мачты, приключений Робинзона Куэзо и его Сильятницы на острове Лесбос.

Куэ не стал разворачиваться на Семнадцатой не из суеверия, а потому что питал слабость к Двадцать первой по чисто нумерологическим и личным причинам, и мы вновь оказались на Авениде, но уже по дороге к морю. На улице Линеа встали на красный, и прекрасное лицо Магалены из коричного стало бледно-картонным из-за проклятого вольфрама, и тогда-то я увидел пятно, темную тень через весь нос. Мне показалось, она заметила мой взгляд, и я сказал:

— Кодак нас с вами знакомил.

— Да, вот он тоже так сказал, — и она показала на Куэ длинным ногтем, выкрашенным в какой-то цвет, возможно, красный, если бы не болтающаяся над нами ляпис-лазуревая, халцедоновая, хризопразовая лампа (только такими словами и можно приблизительно описать это адское свечение), вражеский уличный фонарь.

— Арсенио его имя. Арсенио Куэ.

Воинствующий англофил, естественно, перепирает с американского. Также он говорит «кульный» вместо «здоровский», «лузер» вместо «неудачник», «баить» вместо «покупать», «чэнс» вместо «возможность», «контролировать» вместо «проверять» и много еще чего. Что за жуть этот Спэнглиш. Ну, держись, Лино Новас, доберемся мы до тебя.

— Ой, — сказала вторая, которая назвалась Беба. — Дисвительна. Вы ж актер. Я вас тыщу раз видала по телику.

У этой женщины — девушкой ее не назовешь — явно имелся африканский прадедушка, затерявшийся где-то в слиянии других тропических рек. То ли мулатка, то ли не мулатка, но смесь такая неуловимая, что разве что кубинец, или бразилец, или вот, может, еще Фолкнер разберут. Черные длинные волосы, только что уложенные, большие круглые накрашенные глаза и рот, скорее, как говорится, порочный, чем чувственный. Мудрость элиты. Как будто формы способны не только проступать на свету и обретать измерения и занимать место в пространстве, но и укладываться в нравственные критерии. Этика для Леонардо. Взмах кисти как моральная дилемма. Глаза — зеркало души. Прирожденный курносый убийца Ломброзо. О темпера, о морес.

И тому похабное. Должно быть, она очень хороша собой, но сейчас виднелась только грудь и голова в полумраке. Куэ смотрелся в зеркало. Нет, не смотрелся, смотрел. Следил за Магаленой. Пусть только попробует сказать «Что за нее дашь?» или вроде того, пошлю его на хрен и отвалю. Или останусь и отвечу: «Не продается». Может, на блефе наварюсь. Черт, старухи меня не прельщают. Геронтофобия. Старуха — это в двадцать пять-то лет? Да ты псих. Ненормальный. Сексуальный, сенсуальный маньяк. Кончишь, как начал Гумберт Гумберт. Или Юнгер Гумберт или Хангри Гумберт. Гумпердинк. Гензель и Гретель. Сначала Гретель а потом. А еще ты, наверное, Инверт Гумберт. Вот это уж в жопу, лучше евнухом быть. Эжен Евнуеско. Буду работать в Иунеско. Секундочку Have you no honor? No country? No loyalty to royalty — royalty to loyalty? [128] Или у тебя нет чести? Отчизны? Преданности королевскому роду — прав на преданность? ( англ. ) Эта Магалена тоже не девочка, да и вторая не то чтобы устарела. One at a time. Сосредоточься на том, что ближе. Не возжелай шлюху с чужого базара. Присмотрись. Очень даже ничего. А с чего ей быть чего. Кто ее первый увидел? Я или я? Девятнадцать лет и тридцать шесть, двадцать четыре, тридцать восемь. Каббала? Нет, статистика. Cuban bodice. Cuban boy. Cuban body. Body by Fischer. MagaleNash Ramper, видеть можно в выставочном центре на Рампе. Ambar Motors. Saray Motors. Sexual Motor. General Motels. Fordnication. Итить далее.

— Что-что?

— Эй, милый, де ты витаишь, ваблаках?

— Спустись с облака и присоединяйся к нашей нереальности, — вполне сдержанный темп Иоганна Себастьяна Куэха, — исполняется под музыку Исидро Лопеса.

— Извините, я Вас не расслышал.

— Сильвестре, приятель, взбодрись-ка. И давайте перейдем на ты. Все. Слева направо, на ты со мной, на ты с Бебой, на я с Магаленой.

Засмеялись. Умеет, говнюк, обращаться с дамками так же, как я с шахматами. Я неисправимм, но управим. Называйте меня Фон Цеппелин. Сделаю усилие, я взошел в дворцовые чертоги, так спущусь и в хижины, пусть Дяди Тома. Народное усилие. Нужно идти в народ, спуститься меж его ног — если народ женского пола. Испить с иссоповых пучков млеко доброты человеческой. Популизм. Что ж, я популист. Не называйте меня ни фон, ни цеппелин, называйте меня старец Каплун.

— Так о чем ты, Беба?

Вы только что прослушали мой голос. Не похоже на евнуха. Я вам не кастрат. Может, чуточку Пипин Короткий, зато у меня хороший голос, можно здорово подражать другим голосам — на сей раз вежливому внимательному народному голосу.

— Я гврю, чем занимаишся?

— Я эстет.

Как-как?!! — сказали они хором. Дуэт. А капелла.

— Окружаю себя красотами.

Хихиканье. Смех Куэ.

— Блгдарсвуим.

— Да я ни пра сичас. Работаишь де. Агтер, вить агтер, да?

— Я вить.

Куэ, что твоя библиотекарша, встрял в разговор:

— Он журналист. Из «Картелес». Ну, помните, Альфредо Тельмо Килес, «Собак не вешать», обложки Андреса? Хотя о чем я, вы не можете помнить, вы еще слишком молоды.

Улыбки.

— Как мила свашей стараны, — сказала Беба. — Но журнал-та везде сичас прадают, никакой онни старый.

Ну, слава богу. Проблеск юмора. Проблеск — это уж кое-что.

— Мы-та его седда в салони смотрим. Скажи, Беба?

— Привилегия женщин, — отвечал Куэ. — Нам заказан вход в это святилище, в эту занану.

— Мы догадываемся, что внутри вершатся таинства Благой Богини, — Куэ испепелил меня взглядом завзятого гуманиста. Но добавил:

— Мы тоже можем читать его у парикмахера.

— Или у дантиста, — вставил я.

Посмотрел на меня сквозь зеркало благодарными глазами. Мое воспитание чувств. Называйте меня Вильгельмайстер, а не Измаил.

— И што вы, ты там делаишь? — осведомилась Магалена.

— Работаю инкогнито.

Я кожей почувствовал силу взгляда Куэ, сравнимую с мощью децибел хорового: «Кем?!!» Магалены и Бебы. Решил не обращать на него внимания. Я бунтарь в собственном соку.

— Это он так шутит. На самом деле он мусор там убирает.

— Разрешите представиться, Модест Мусоргский, к вашим услугам и услугам царя.

Кажется, они не поняли. Я игнорировал Куэ.

— Этот вот парниша, — сказал тот, — один из первых журналистов Кубы, и, говоря «первый», я не имею в виду, что он взял интервью у Колумба после высадки, хотя физиономия у него довольно индейская.

Засмеялись. Преимущества радио.

— Кстати, о Колумбе, — продолжал Куэ, — куда нам направить эту каравеллу?

— Эту Святую Марию, — подхватил я, глядя на Магалену. Улыбка. Они не знают. Обращаясь к Куэ. Нерешительные златовласки. Ваши бабки — наши песни, пляски, все, что угодно. Иксигрекитд.

— Клуб, бар, кабаре — что скажете?