Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 10. Река и жизнь

Так работал огненный телеграф. Звонили колокола, палили пушки. Люди с полей и из леса спешили укрыться в городках-крепостях, а войско вовремя выступало навстречу налетчикам…

Мирными, тихими смотрят сейчас на реку некогда пограничные села. Многие мы наблюдали лишь издали, в другие ходили покупать груши, яблоки, помидоры. Любопытства ради спросили местах в трех-четырех: знают ли родословную сел? Никто не знал. И только в Вертячьем подросток, конопативший лодку, сказал: «А вон поглядите — вышка. Учитель нам говорил: с таких вышек, ну все равно что сейчас с самолетов, за врагом наблюдали». Мальчишка слегка искаженно, но бойко, с увлеченностью старожила передал нам прошлое поселения на бугре. И мы порадовались: в школе наряду с рассказом о Риме и Древней Греции разумный учитель поведал детям историю, не менее для них важную, чем Пунические войны и борьба с Карфагеном.

Вышка в Вертячьем удивительно напоминала древний сторожевой пост. Сбитая из дубовых стволов, приземистая, прочная, она стояла на самой высокой точке бугра. Мы поднялись к вышке, спросили у сидевшего на ней человека: можно ли влезть? Человеку было, как видно, неимоверно скучно. Не дожидаясь вопроса, он сразу же выложил:

— Язва желудка… Нашли в лесхозе работу полегче — следить за пожарами. Сижу с восьми утра до вечерней зари. Сынишка — вон конопатит лодку — приносит обед…

На многие километры открывалась земля с этой вышки. Река внизу, а далее лес, блестки озер, поляны, равнина лугов, опять размытый синевой лес. И нетрудно было представить там, на равнине, огни, торопливую конницу. И тревогу тут, наверху… Запомнилось нам Вертячье!

Вышка в Вертячьем, с которой следят за пожарами, напоминает древнюю сторожевую…

И еще запомнилась левобережная Нелжа — село неуютное, нескладно-длинное, продутое ветром, небогатое зеленью, будто совсем недавно потрепанное кочевыми набегами. Одно лишь название таинственно поэтичное — Нелжа — было ему украшением.

Села: Дальнее, Доброе, Карачун, Излягоще, Вербилово, Рамонь, Чертовицкое — лишь малая часть поселений, судьбу которых определяла граница — «черта» (Чертовицкое!). Все эти села были потом вовлечены в великое дело зарождения русского флота. Вниз по реке царевым указом гнали плоты и будары, груженные хлебом, смолою, дегтем, древесным углем, селитрою, поташом. Царь требовал сверху с реки столько всего, сколько надобно было для верфи.

Вот один из петровских указов для городка Доброго (ныне село, лежащее выше Липецка): «Добровцам сделать сорок будар больших для возки лесных припасов, но и к корабельному делу изготовить десять тысяч ведер смолы, да двести брусов дубовых…» Еще воеводе царь приписывал сделать полсотни лодок и выделить 1200 людей — заготовить лесные припасы для морских кораблей.

Так протекала жизнь у реки на больших поворотах истории. В спокойные годы река кормила, поила, соединяла и радовала людей. Она всегда была частью их жизни. Сейчас приметы былого взращенного на реке хозяйства исчезли. Нет рыболовных артелей. (Причину вряд ли надо и объяснять.) Нет водяных мельниц (мы видели только следы — сваи на берегах, жернова). Исчезли с реки плоты. В 1968 году последний раз прошли по Воронежу баржи. (Сейчас обмеление ставит предел во многих местах даже моторным лодкам.) Но это не значит вовсе, что роль реки для жизни в этом краю уменьшилась. Напротив, она увеличилась. Во сто крат увеличилась!

И главная часть разговора — об этом.

Проблемы

День выдался жарким. Фляги с водой из лодок в машину не догадались взять. А лес был сух — ни ручья, никакого намека на воду. К помеченному на карте крестиком Карасевскому лесному кордону мы спешили, как в пустыне спешат к оазису.

Увы, напиться не удалось. Пенсионер-лесник Яков Никитич Полянских вынес корзину мелких арбузов.

— Ешьте. Хорошо уродились… А воды нет, не успели съездить…

На кордоне Яков Никитич прослужил тридцать девять лет. Он показал, где когда-то прямо за домом охотился на уток, показал, где селились тут цапли и журавли, куда ходил «к завтраку наловить рыбы».

— Теперь как будто и не было ничего. Извелась Кривичка. Пересохли озера. И вот уже года четыре вода ушла из колодца. Ездим с бочкой в село. Два километра отсюда…

Еще примета такая же невеселая. У села Пады реку Воронеж на наших глазах с прицепом сена переезжал трактор. Не по мосту, а вброд.

Привычно, уверенно переехал, не заглох, не застрял… Таких мелей-бродов ниже Липецка мы насчитали восемь. Моторы у лодок в этих местах приходилось глушить. Мы прыгали в воду и тянули лодки, как бурлаки. «Никогда раньше ничего подобного не было…» Эти слова мы слышали много раз.

Обмеление реки, усыхание поймы, исчезновение маленьких речек — притоков Воронежа, высыхание озер и болот, уход воды из колодцев…

Таковы приметы идущего с ускорением процесса очень тревожного и нехорошего для черноземной зоны, для зоны, и без того страдавшей от недостатка влаги. Где причины явления и можно ли их заметить тут, на реке? Рассмотрим все по порядку.

Любая река жива притоками-капиллярами, несущими воду в артерию и дающими жизнь земле, по которой они разветвляются. В порядка эта система речек и ручейков, подводных стоков, ключей, родников — большая река тоже будет в порядке. Между тем, пытаясь обследовать обозначенные на карте притоки Воронежа, мы не всегда их находили. Некоторые просто исчезли без какого-либо следа. Другие оставили после себя сухое, поросшее осокой и лопухами русло, по которому лишь весной сбегают талые воды. Несколько более крупных речек едва сочились и практически ничего не давали Воронежу. Обследование (от истоков до устья) одного из важных притоков Воронежа речки Усманки дает ясное представление о том, что может погубить капилляры водной системы.

Главный удар речке наносится там, где вырубается охраняющий воду лес. (Пусть даже маленький лес, пусть кустарник, опушающий русло.) Раздетая донага речка обречена.

Распашка поймы — второй удар. В речку сносится почва, происходит заиление родников, питающих русло подземными водами. (Обиднее всего — распаханный берег чаще всего становится брошенным пустырем, на котором растут мать-и-мачеха да степные колючие будяки.)

Третьим бедствием этой зоны повышенной сухости явилась непродуманная мелиорация. Парадоксально, но вышло так: воду тут надо было копить, а от нее избавлялись. Избавлялись в поисках сиюминутных резервов для пашни. Считалось хорошим делом осушить болотце, мелкое озерцо, поросшее ивняком «потное место» (казалось: земля пропадает без пользы). Однако без пользы эта земля в этом краю не жила. Вместе с лесками, с кустарником она держала талые воды. Она их копила, подобно губке, и отдавала потом постепенно и понемногу.