Дороти Уннак - История Рай-авеню

Несколько лет назад Чарли и его жена Дебора ездили в Израиль на похороны жены Бена и его четырех детей, которые погибли во время взрыва бомбы в школе, где учился один из его сыновей. Это была настоящая трагедия. С тех пор они еще несколько раз посещали Израиль. Его сыновья говорили о возможной эмиграции туда. Чарли надеялся, что они не уедут из Америки. Жизнь в Израиле была слишком опасной.

Бена сломала эта трагедия. Он и его оставшиеся в живых сыновья с еще большей энергией трудились на благо своей маленькой страны. Один сын был врачом, другой — летчиком израильских ВВС.

Сам Бен — плотный, крепкий, жесткий мужчина — занимал разные посты в израильском парламенте и, достигнув своего пятидесятилетия, получил назначение послом в Организацию Объединенных Наций.

Чарли познакомил Юджина со своим кузеном, раввином Артуром Крамером. Два священника пожали друг другу руки.

— А кто эти люди? — спросил Джин, кивая в сторону группы молодых людей.

— Мои сыновья, — ответил раввин, — эти двое — близнецы. Остальные — племянники, двоюродные сестры и братья. Они и ваши родственники, епископ.

Чарли сжал руку своего брата. Вышел доктор и сказал, что родственники могут по одному входить в палату матери, чтобы попрощаться с ней. Она пришла на некоторое время в сознание.

— Она особенно хочет увидеть тебя, Джин. Сказала мне, что перед смертью хотела бы повидаться с тобой.

— Ты уверен, Чарли? Мне кажется, что я могу расстроить ее.

Чарли осторожно подтолкнул его к двери:

— Иди, Джин, мама хочет видеть тебя.

Джин вошел в палату и взглядом дал знак сестре, что она может выйти. Та немедленно покинула помещение: в конце концов, это же был епископ О’Брайн.

Юджин подошел к кровати и посмотрел на мать. Он не узнал это маленькое, серое лицо. Щеки впали, губы еле прикрывали зубы. Она производила пугающее впечатление. Когда-то это была крепкая женщина, родившая шестерых детей.

Почувствовав, что рядом с ней кто-то есть, Мири открыла глаза, заморгала, пытаясь сосредоточиться. Какое-то время на ее лице было выражение страха и паники. Она вскрикнула, замотала головой из стороны в сторону, застонала:

— О нет…

Он взял ее руку, наклонился к ней и прошептал:

— Мама, это Джин. Я пришел к тебе, мама.

— Джин?

Казалось, она сбита с толку. Она думала, что кто-то другой.

— Ах да. Джин. Мой сын.

Он был удивлен и потрясен, когда она заплакала. Слезы текли у нее по щекам.

— За кого ты меня приняла, мама?

Она покачала головой. Но потом решилась и сказала:

— Я думала, это мой отец. У тебя его глаза.

— Правда, мама?

— Странные глаза. Когда я родила тебя, я увидела… глаза своего отца. — Она вздрогнула, крепче сжала руку Джина и прошептала что-то. Джин еще ниже склонился к ней.

— Я должна сказать тебе. О, Джин. Мой дорогой сын, Джин. Простишь ли ты меня?

Его поразили ее слова и тот тон отчаяния, с которым она их произнесла.

— Мой отец умер, когда я была беременна тобою. Он проклял меня. Джин, ты знаешь, что такое «дуббук»?

— «Дуббук» — повторил он тихо, — да. Это что-то вроде дьявола. Дух мертвого человека, который вселяется в живого.

— Он проклял меня, Юджин, когда я вышла замуж за твоего отца. Проклял меня и моих детей. Я искала признаки проклятия в других детях, но они все были здоровыми и нормальными. Но когда увидела тебя, твои глаза, я испугалась. Я боялась тебя, его, дьявола. Прости меня, пожалуйста, Джин. Можешь ли простить?

Он хотел объяснить ей, что ему нечего прощать. Мог бы объяснить, что такое предрассудки, но ей не нужны были объяснения. Матери требовалось его прощение.

— Да, мама, я прощаю тебя, но и ты должна простить меня.

— Мне не за что прощать тебя, Юджин. Ты был лучшим моим сыном, которого я боялась… любить. Боялась!

— Прости меня, мама, за то, что я пытался изменить тебя. Обратить тебя в другую веру. Я не имел права. Я был неправ. Ты имела право искать своего Бога. Ты была самой замечательной женщиной из тех, каких я знал. Ты разрешила нам быть католиками и никогда не вмешивалась в наши религиозные дела. Ты была так добра…

Она пристально смотрела на него. Если кто-то и может дать ответ, то только он, стоящий так близко к Богу.

— Джин, ты считаешь, что Тот, чье имя я боюсь произносить, ты думаешь, он простит меня за то, что я вышла замуж за нееврея?

Он хотел взять ее на руки, благословить ее, сказать ей, что она необыкновенный человек, чистый и лишенный всякого эгоизма.

— Он простит тебя, мама. Я в этом уверен.

— А ты, Юджин, простишь ли ты меня за все, в чем я была неправа по отношению к тебе?

— Да, мама. Я прощаю тебя. Я люблю тебя, мама.

Он держал ее руку и чувствовал, как она слабеет. В палату вошел Чарли. Они смотрели на нее. Мать вздохнула в последний раз и испустила дыхание.

Джин отошел в сторону, а Чарли склонился над матерью и поцеловал ее. Потом дрожащей рукой он закрыл ее глаза. Он взглянул на Джина, который шептал слова молитвы.

— Ты помирился с ней, Джин? Не знаю, что там между вами было.

— Да, мы помирились.

Чарли удивили слезы на щеках брата. Он никогда не видел брата плачущим.

Чарли начал молиться об упокоении души матери:

— Иис-гад-дал вис-кад-даш шме раб бо бол-мо…

Он прервал молитву и посмотрел вверх, откуда раздался прекрасный голос, столь знакомый ему. Брат присоединился к нему и читал еврейскую молитву.

Братья некоторое время оставались в палате рядом с телом их матери.

— Джин, я не знал, что ты знаешь наши молитвы.

— Я же изучаю разные религии, Чарли. На всякий случай я выучил и эту молитву.

— Мы похороним ее утром, после отпевания в синагоге. Похороним в фамильном склепе Херскелей, где похоронят и нас с Деборой.

Джин кивнул. Он придет на похороны.

— Поминки будут в моем доме.

Будучи уже двадцать пять лет женатым на дочери Альдо Сантини, Данте Данжело все еще побаивался своего тестя. Сантини выглядел, в общем-то, так же, как и тогда, когда он его увидел в первый раз. Возраст на нем не очень отражался. Его волосы были по-прежнему густы, хотя и с проседью. Он не пополнел, но и не похудел. Все в его облике говорило об умеренности и аккуратности.

В его доме царил полный порядок. Во всем чувствовался спокойный, уравновешенный характер владельца. Он любил, когда люди оказывали ему знаки почтения, но с Данте предпочитал держаться на равных.

Сантини тщательно выбирал вино, которым хотел угостить Данте. Это был какой-то необычный сорт, совсем не из тех вин, которые поставлялись церкви. Он продал свой бизнес двум племянникам несколько лет назад, но занимался куплей и продажей недвижимости. Альдо Сантини по-прежнему жил в доме на Пелхам-Бей.

Он протянул сверкающий бокал Данте, который закрыл глаза и сделал глубокий вдох. Он кивнул, обменялся с тестем взглядом и пригубил отличное вино.