Чарльз Сноу - Дело

Искренне Ваш,

Злость моя превзошла даже удивление. Может, не так уж странно было, что он вдруг ни с того ни с сего вспомнил, кто я такой: даже прежде, когда он еще не был таким дряхлым, у него бывали просветы памяти и провалы. Непонятно только, зачем я мог ему понадобиться? Злился же я потому, что хотел увидеться в клубе с Артуром Брауном и попутно послушать одним ухом досужие разговоры. Мне вовсе не улыбалось пропустить обед ради человека, который, возможно, не узнает меня при встрече. Но выхода, очевидно, не было. Невозможно отказывать очень старым людям. Пришлось телефонировать Брауну, что наша встреча в клубе переносится с сегодняшнего вечера на воскресенье. Я объяснил ему, в чем дело, и Браун, прекрасно понимавший причину моего приезда в Кембридж и державшийся в высшей степени неприступно, тем ее менее добродушно хохотнул в трубку.

— Вы от этого старикана так просто не отвяжетесь. Он вас ни за что не отпустит в восемь часов. На вашем месте я распорядился бы, чтобы вам оставили закусить чего-нибудь.

Когда я шел до Мэдингли-роуд, судьба, по-видимому, решила всерьез подшутить надо мной. С моей стороны вообще было ошибкой идти пешком, так как начался дождь, настойчивый и сильный; улица была темна; Гэй жил около обсерватории, и огни обсерватории маячили где-то вдалеке. Струйки дождя текли мне за ворот плаща; я чувствовал, как намокает спина моего пиджака и края рукавов.

Когда я вошел в переднюю, миловидная молоденькая экономка Гэя с недоумением уставилась на меня и спросила с иностранным акцентом, не хочу ли я полотенце.

Через открытую дверь до нас донесся громкий голос Гэя:

— Никакого полотенца он не хочет. Он хочет заняться делом. Вот это, будьте уверены, он хочет!

С недоумевающим видом она ввела меня в кабинет, где возле пылающего камина восседал в кресле Гэй. Шея его была обмотана шарфом. Перед ним, установленный на подлокотниках кресла, стоял большой поднос, и он, вооружившись ложкой, расправлялся со своим ужином.

— Вот его-то мне и надо, — сказал Гэй. По всей вероятности, он узнал меня. — Ну как? Промокли? Уверен, что нет. — Он пощупал плечо и рукав моего пиджака. — Пустяки, — объявил он. — Разве это называется промокнуть. Вы еще не знаете нашего английского климата, милочка, — обратился он к экономке. — Превосходный климат, всем климатам климат! Благодаря ему только мы и стали тем, что мы есть. Нисколько в этом не сомневаюсь. — Он уставился на меня выцветшими глазами. — Садитесь, прошу вас, Эллиот! Прошу вас, садитесь и наслаждайтесь жизнью.

Я был слишком поглощен неудобствами, которые мне приходилось испытывать, и мне было совсем не смешно. Что же касается его экономки, то у меня сложилось впечатление, что, при всей своей миловидности, она начисто лишена чувства юмора… Недоумевающая гримаска так и застыла на ее лице.

— Предложите, будьте добры, нашему гостю чашечку какао, — сказал ей Гэй.

Нет, поспешил я вмешаться, какао я не пью.

— А вот это зря, мой милый. Превосходный напиток — какао! Да, я иной раз пью его по десять чашек в день. Вот как!

Можно ли мне закурить, осведомился я.

— А вот это уж для вас не полезно. И для меня тоже. В это время года мне приходится беречь свои бронхи. В мои годы неприятности с бронхами совершенно излишни. Доктора говорят, что это может кончиться воспалением легких. Избавитель от старости — вот как называли воспаление легких в дни моего детства. Избавитель от старости! Бр-р, как это неприятно звучит. Нет, я не собираюсь так просто сдаваться. Можете быть в этом совершенно уверены! Не сдамся, и все!

Я сидел в кресле, лишенный возможности курить, смотрел, как от моих штанов подымается кверху пар, и ждал, пока Гэй кончит свой ужин. Закончил он его довольно оригинально. На одной тарелочке перед ним стоял какой-то крем, на другой кусок чеширского сыра и два ломтика хлеба. Гэй аккуратно нарезал тоненькими кусочками сыр и побросал его в крем. Затем взял хлеб, накрошил его туда же, энергично все перемешал и, загребая полной ложкой, в несколько приемов покончил с этим месивом.

— Все идет в одно место, — пояснил он мне.

Иметь дело со старыми людьми мне приходилось и раньше, но такого старого человека я не встречал еще никогда. Я сидел, наблюдая его, и временами мне казалось, что он уже окончательно впал в детство. Но затем ни с того ни с сего он начинал рассуждать вполне здраво, не хуже чем, скажем, когда ему было лет восемьдесят. Он позвонил экономке. Она забрала поднос и пошла, и вдогонку ей он кричал:

— Великолепно! Ужин вы мне приготовили просто великолепный!

Я рассматривал развешанные по стенам картины его собственной работы — они изображали героев «Саги», и некоторые из них я помнил еще с довоенных времен. Вдруг он сказал:

— А я сегодня подумал: очень все-таки удачно получилось, что Эллиот здесь. Эллиот — юрист по образованию, к нему-то и нужно обратиться за юридическим советом. Вот именно.

— Откуда вы вообще узнали, что я здесь?

— Ага! У меня есть свои осведомители, у меня есть свои осведомители! (И откуда такой глубокий старик мог набраться жаргона сороковых — пятидесятых годов, вроде этой фразы или таких выражений, как «в ударном порядке», с удивлением подумал я.)

Он довольно погладил бороду и спросил:

— А вы знаете, Эллиот, почему я подумал о вас сегодня? Вот кто мне нужен, подумал я. Нет, трудно ожидать, чтобы вы догадались, в чем тут дело. Ну так вот — я только что получил удивительнейшее сообщение от одного из наших членов. Пойдите вон к тому столу, голубчик, вы найдете его там, оно лежит под пресс-папье. Обязательно найдете. Я не теряю важных бумаг, что бы там обо мне ни думали некоторые.

«Сообщение» оказалось не чем иным, как циркулярным письмом Фрэнсиса Гетлифа. Я передал его Гэю, который извлек откуда-то из недр своего кресла лупу.

— Вот оно! «Всем членам совета колледжа!» Нет, мне это не нравится. Я считаю, что мне можно было бы послать и отдельное письмо. Вы не думаете? Вместо подписи инициалы — «Ф.-Е. Г.». Я проверил список членов совета и выяснил, что это должен быть молодой Гетлиф. «Всем членам совета колледжа!» Эти молодые люди не слишком-то внимательны. Вот именно! Впрочем, сейчас не время думать об «amour propre» [8] суета, тщеславие (франц.). . Вопрос очень серьезный, Эллиот, очень серьезный.

— Вы хотите сказать, — спросил я, — что вы обеспокоены тем, что пишет Гетлиф?

С хитрецой и, я бы сказал, несколько свысока Гэй ответил:

— У меня есть совершенно особая причина быть обеспокоенным тем, что пишет Гетлиф.

— Иными словами, вы хотели бы помочь составить большинство?

— Э-э, нет, мой милый! Вы что думаете, я на своем веку не видел подобных воззваний? Пусть этими мелочишками занимаются люди помоложе. Если им нужно сколотить большинство, это их дело. Я предоставляю им самим разбираться в своих сварах. Уверен, что они прекрасно справятся. Молодежь у нас отличная. Гетлиф — отличный молодой человек. Браун — тоже отличный молодой человек. Нет, нет, я не собираюсь принимать ничью сторону в мелких разногласиях между членами колледжа. Пройдет несколько лет, и все встанет на свое место. Нет, мой милый, суть дела совсем не в этом!