Видади Бабанлы - Когда молчит совесть

Вугар подмигнул Арзу:

— Клиента нашел! — И снова обратился к парню: — Хочешь, подарим тебе билеты?

У парня вдруг почему-то стало несчастное лицо, и он умоляюще посмотрел на Вугара. Тому понравилось его смущение.

— Я не шучу! Бери…

Паренек взял билеты и жестом взрослого мужчины протянул зажатые в ладони деньги. Но Вугар мягко отстранил его руку:

— Не надо, в буфете купишь девушке конфет…

— У меня еще есть, не беспокойтесь, — захорохорился парень.

— Ладно, не хвастай, иди, девушка тебя ждет.

Но парень попался с характером и ни за что не хотел бесплатно брать билеты.

— Иди, пока не раздумал, — припугнул его Вугар. — Не то заберу обратно!

Парень предусмотрительно отступил, мгновенье постоял, недоуменно хлопая ресницами, и, быстро повернувшись, побежал к девушке.

Радость мамы Джаннат превзошла ожидания Вугара.

— Наконец-то, наконец-то, — приговаривала она, еще в дверях по-матерински обняла гостью. — Солнышко взошло в моем доме, мир мой стал светлым…

Ее сердечность повергла Вугара в изумление.

— Мама, ты знаешь, кто это? — с удивлением спросил он.

— Как не знать? Дочка моя, Арзу!

— Почему ты так уверена? — не унимался Вугар. — Ты же никогда не видела ее!

— Не видела, а узнала! И не сбивай меня с толку!

— Что-то я о таком впервые слышу, никогда не видела и сразу узнала!

— Младенец ты, многое еще тебе предстоит услышать!

— Может, ты откроешь мне свою тайну? Мне так нужно научиться распознавать людей.

— Тайна? — улыбнулась мама Джаннат. — Все очень просто. Мой сын верен своей клятве и чужую девушку к матери не приведет.

— Хочешь сказать, что твой сын разиня и, как слепец, держится за то, что однажды ухватил.

— Не то я говорю! Мой сын умный парень, честный, благородный. И не к лицу ему менять девушек, как папахи. Его любимая — лучше всех на свете!

Вугар с радостью поглядел на Арзу.

— Вот какой должна быть настоящая мать — не позволит сыну даже самого себя положить на лопатки.

Арзу подтвердила эти слова счастливой улыбкой, — любовь к Вугару этой чужой женщины очень растрогала ее.

— Проходи, дочка, проходи, садись! — приговаривала мама Джаннат, гладя ее по волосам.

Пододвинув стул, она усадила Арзу и стала разглядывать.

— Красивая… — от всего сердца произнесла она. — Совсем такая, какой мечтала я видеть твою невесту. Дожить вам до старости, и пусть аллах никогда не отнимет вас друг у друга…

Джаннат вдруг засуетилась, словно потеряла что-то, и быстро подошла к большому сундуку, который служил ей постелью. Подняв тяжелую крышку, она долго рылась там и наконец, вернувшись, сказала:

— Дай-ка мне твой пальчик, дочка!

Арзу растерянно взглянула на Вугара. Он спросил:

— Что это, мама?

— Материнское благословение!

Взяв Арзу за правую руку, она надела ей на палец обручальное кольцо, которое когда-то давно купила для своего старшего сына.

— Будь счастлива, детка! — И она поцеловала ее в лоб.

На следующий день у проходной завода Вугар едва не столкнулся с Баширом Бадирбейли.

— Эй, осторожней! — раздраженно воскликнул Бадирбейли. — Чуть не сбил меня с ног!

Настроение Вугара мгновенно испортилось. Мало того, что с утра попался навстречу этот человек, которого он терпеть не мог, приходится еще выслушивать его упреки. Ненависть молнией сверкнула в глазах Вугара, но он сдержался и отступил:

— Прошу прощения!

Башир перешагнул порог и очутился лицом к лицу с Вугаром и с презрением покосился на него:

— Пах! Он, видите ли, просит! Мне нечего тебе подать! Странное дело, лезет на меня — и я же еще должен быть почтителен к нему!

Стараясь соблюдать внешнее спокойствие, Вугар снова извинился:

— Простите, профессор, я не видел вас.

— Где тебе видеть! — брюзжал Бадирбейли. — От радости ног под собой не чуешь, в облаках паришь!

Вугар ничего не ответил, считая неприличным препираться с человеком, который по возрасту годится ему в отцы. Молча повернулся и хотел продолжать свой путь, но Башир не унимался:

— Не иначе как про тебя поговорку сложили: еще усы не выросли, а он уже почтения требует… От зазнайства ходить разучился, готов человека растоптать…

— Напрасно прибедняетесь, профессор! Вас растоптать? Это мне не под силу… Да и кто решится на такое?

Бадирбейли не уловил иронии.

— В том-то и беда, что ты забыл свое место, решил, что тебе все дозволено…

— Слабенький аспирант, у которого еще усы не выросли, топчет вас, крупнейшего ученого?! Кто в это поверит?

— Нашлись покровители, хилого силачом захотели сделать!… Тайные игры затеяли?…

Убедившись, что раздражение Башира Бадирбейли вызвано не случайным столкновением в проходной, а делами на заводе, Вугар насмешливо ответил:

— Зря вы так думаете, профессор. Играми дети развлекаются…

— Я знаю, что говорю! Игры, гнусные игры! Хотите обмануть общественность, государство!

— Это ваше право так думать, профессор. У большинства мнение иное…

— Какое именно?

— А такое, что с точки зрения научно-технологической работа совершенна и промышленное ее значение — огромно!

— Кто же это высказывал подобные мысли?!

— Члены заводской комиссии, инженеры и техники, люди объективные и доброжелательные.

— Знаем мы этих объективных людей! — Рот Бадирбейли насмешливо искривился. — Все подстроено! Это делишки твоего Сохраба Мургузовича, детка. Иди к нему и скажи от моего имени, что его штучки не пройдут! А тебе лично заявляю: не жить в мире нашим звездам! В свое время не пожелал слушать меня, не посчитался с моими аргументами — теперь не жди пощады.

— Я не собираюсь заводить дружбу ни с вашей звездой, ни с чьей-нибудь другой…

— Много на себя берешь, Шамсизаде, — побледнел от злобы Бадирбейли. Летал бы пониже! Слишком уж ты уверен в себе!

— Уверенность порождается нравственной силой и твердой убежденностью в своей правоте, профессор.

У Бадирбейли задергалась нижняя челюсть, маленькие глазки сузились и стали совсем крошечными. Вугар ждал, что сейчас он разразится грубой бранью — это было свойственно ему, — но Бадирбейли неожиданно расхохотался:

— Одной убежденностью не проживешь, ничего не добьешься, детка! Пора бы знать! Однажды ты уже был за это крепко наказан.

— Не убежденность подвела меня, Башир Османович, а другое… И вы хорошо знаете, что именно…

— Гордец ты, Шамсизаде! Ничему тебя жизнь не научила, с твоим характером голову в целости до могилы не донесешь!

— О могиле не мне, а вам следовало бы задуматься, профессор.

Бадирбейли вдруг согнулся, съежился. «Горькая штука — старость! подумал он. — А этот сопляк еще смеет надо мной издеваться».