Катажина Грохоля - Хьюстон, у нас проблема

Толстый открыл бутылку.

– Это не абсент, – заявил он с отвращением.

– А я, прикиньте, стоял тут на остановке, дождь как из ведра, а около меня стоит клевая девица. И болтает по телефону, а на меня одним глазом посматривает. А я ничего. И вдруг слышу: «Все, мне нужно идти, а то ко мне тут какой-то мужик прибодался». Я глаза вылупил, а она выключила телефон и говорит: «Вы уж простите меня за вранье, но я очень устала от этой болтовни…»

Нас эта история очень развеселила.

– У меня по району ходит мужик, который собирает отходы, – ни с того ни с сего заявил Маврикий. – Эй, Иеремиаш, у тебя курить можно?

– На балконе, – ответил я и открыл дверь.

На соседнем балконе стоял Збышек, разумеется с сигаретой в зубах.

– Збых, – позвал я, – заходи, выпей с нами, я тебя познакомлю со своими друзьями, давай, старик! – и, видя, что он колеблется, добавил: – И тут тоже можно будет покурить.

– Я читал как-то протоколы судебных заседаний… мое любимое – «неуважительно играл с элементом герба!».

– Ну, за наш герб, ребята!

Мы чокнулись, я открыл дверь Збышеку.

– Штрафная! Штрафную соседу! – кричал Маврикий.

Да, одной бутылки на шестерых было явно маловато.

– У тебя больше нет?

– Я думал, вы принесете.

– Ты же звал на обмывание, мы думали, ты запасешься.

– У меня есть, – сказал Збышек, но я не хотел ударить в грязь лицом.

– Не надо, я сейчас сгоняю на Горчевскую, принесу.

Я побежал по лестнице вниз, лифт был занят, а я не хотел ждать.

И что же?

На шестом этаже открылась дверь, и в ней появилась Кошмарина. Я инстинктивно отпрянул.

– Пан Иеремиаш, что случилось?

– Ко мне друзья, пришли, а спиртное закончилось, – ответил я искренне – тоже инстинктивно.

– Ну и куда вы в ночи собрались идти? Ночью небезопасно. Я вам одолжу, у меня есть, еще с Рождества осталось… мне подарили, – и она метнулась в квартиру. – Вот, чистая, хорошая…

Кошмарина ввела меня прямо-таки в ступор.

Прежде чем я успел ответить, он сунула мне в руки литровую, прекрасную, изящную бутылку.

Я элегантно поклонился, чмокнул Кошмарине руку и побежал наверх.

– Ты ее под ковриком прятал? – удивился Маврикий.

– Только одна? – удивился Толстый.

– У меня такой не было – Крыся дала? – удивился Збышек.

– Я не пью, – заявил Бартек. – Аська беременная.

– Да ты что? Серьезно? – поразился я.

– А от кого? – поинтересовался Толстый, и тогда даже Бартек не выдержал и расхохотался.

– Бли-и-и-и-ин! – произнес он протяжно.

– Подвинься, ты мне дышать не даешь, – Толстый открыл бутылку.

Ее хватило на следующие полчаса.

На десерт принесли пиццу.

Мы честно разделили на всех поровну два пива, которые прислали нам вместе с пиццей в качестве подарка, а потом я проводил друзей до такси. Збышек пошел вместе со мной.

– Какая самая высокая точка? – бормотал Джери (в каждой компании всегда есть тот, кто сдувается раньше других). – Самая высокая точка – это воинская часть!

– Старик, не забывай! – Бартек, уже садясь в машину, вдруг повернулся ко мне: – Можешь на нас рассчитывать! Когда ты начнешь работать, у тебя времени будет в обрез, так я могу тебе помогать возить мать на химию. И Маврикий тоже. И пусть все будет так, как должно быть.

Вот это я особенно ценю в мужиках: они не обещают, что все будет хорошо. Будет так, как должно быть.

И я когда-нибудь буду ездить на машине, которая будет лучше, чем все их тачки, вместе взятые.

«Мазерати», например.

Я вернулся домой и сразу убрал весь оставшийся мусор, выбросил окурки с балкона: гости стряхивали пепел в горшок, в прошлом году Марта посадила там пеларгонию, но теперь там цветут только окурки.

Мне не хватало Геракла.

Я принял душ, но заснуть не мог.

Поездка на Канары с Джери была в общем-то довольно забавной, жаль только, что мы столько времени потратили на девиц: могли бы увидеть гораздо больше интересного.

Сицилия с Мартой была прекрасна.

В первую ночь мы вышли из отеля, расположились на пляже, море шумело, а мы лежали и смотрели в небо. Без лишних слов. Я и не заметил, как мы уснули. И проснулся я от движения рядом.

Вставало солнце, слегка золотилась вода.

Марта стояла, обнаженная, на берегу.

Она не знала, что я не сплю. И это была картина просто неземная. Человеку никогда не удалось бы выставить свет таким образом, ему никогда не удалось бы добиться такой мягкости, с которой свет ложился на воду, пушистые белые барашки волн разбивались о влажный песок берега, чтобы исчезнуть – и снова появиться через секунду…

Марта стояла на берегу, волны подкатывались к самым ее ногам, и она отпрыгивала, поднимая ноги как птица, абсолютно свободная, не подозревающая о том, что за ней кто-то наблюдает.

Потом она медленно вошла в море, подняла плечи и опустилась в воду. Я вскочил, сбросил одежду и побежал за ней.

Мы занимались любовью в море, медленно и плавно, а я ведь даже не представлял, что такое вообще возможно.

Кукушка подбрасывает яйца другим птицам, они не имеют понятия, что это чужое яйцо, – яйцо и яйцо, какая разница, птенец есть птенец. И кормят такого подкидыша, который частенько размерами превосходит их самих в два-три раза. Их не удивляет непохожесть птенца на родителей. Их не озадачивает тот факт, что в гнезде было три птенца, а остался один.

Кукушка даже подделывает внешний вид своего яйца, делает его похожим на яйца тех птиц, в гнездо которых она его подкладывает. Вот летит она, смотрит… видит, что в гнезде яйца в крапинку, – и откладывает яйцо в крапинку, видит, что яйца белые, – и откладывает белое.

Вот такой паразит.

Но кукует красиво.

«Сколько лет мы будем вместе и счастливы?» – спрашивают влюбленные, когда слышат это «ку-ку».

«Кукушка, кукушка, сколько мне лет осталось?»

Вот и я тоже не понял, что у меня в гнезде появилось яйцо кукушки.

И ведь я знал, что Марта не способна на подобные штучки.

Знал. Но не поверил.

А вот некоторые не знали – а верили.

Ринграф я ношу с собой в кошельке.

С той самой минуты, как матушка вернула мне его в больнице.

На всякий случай.

Повредить-то он точно не повредит.

Отпуск я уже использовал.

Может быть, в сентябре еще куда-нибудь съезжу, когда закончим съемки, но не факт – смотря как мать будет себя чувствовать.

Мне радостно видеть снова знакомые морды. Операторы, костюмеры, режиссер, директор картины, актеры, водители, техники, главный осветитель, руководитель так называемых «светлячков», Янек Клима, он потрясающий: ему достаточно моргнуть – и он уже понял, что именно тебе надо.

Я люблю долгие, неторопливые планы, всегда продумываю, как бы добиться неоднозначности картинки, но не знаю, получится ли в этот раз, – надо посмотреть место съемок, только тогда станет понятно. Я помню подобные планы в фильме «Дитя человеческое», Эммануэль Любецки тоже так снимал – но они за две недели выезжали на место съемок, чтобы подготовиться, нам, конечно, никто этого не позволит.