Катажина Грохоля - Хьюстон, у нас проблема

Я некоторое время кручусь, как на раскаленных углях, потому что все эти охи и вздохи меня сильно нервируют. Однако матушке не так плохо живется в больнице, и выглядит она вполне счастливой.

– Милый, ты лучше звони, когда собираешься меня навестить. Завтра вот Юлия придет, так зачем тебе приходить? Ты лучше займись Гераклом и скажи ему, что я по нему очень скучаю, ладно?

Мать меня не задерживает, и я оказываюсь дома раньше, чем рассчитывал.

Пока я еду обратно, мне звонит Ярек. Звонил ли я уже Актрисе? А почтовый ящик, который меня интересует, был создан на один раз и сразу же уничтожен. Сервер – телевизионный. Мне это что-то дает?

Я благодарю его.

Ничего мне это не дает.

Я что, думал, что играю роль в американском фильме? Что мне дадут сведения о каком-то сервере?

Кто-то хотел причинить мне вред – и ему это удалось, благодаря моей же собственной глупости.

А может, это сама Марта такую глупость сделала?

Да что я, мне мозги вообще, видимо, отказывают. Это совсем не в ее стиле.

Я ничего не могу сделать, я просто должен решить, что дальше. Я просто не могу больше существовать в этом кошмаре.

Я должен все исправить, собрать информацию, подумать…

– Ты ничего не понимаешь, – Аня лежала на диване и пыталась выманить из-под него Геракла кусочком колбасы, а этот уродец не давался. – Ну, и я оказалась снова хуже всех. Иди сюда, Геракл.

Я попросил Ингу, чтобы она приехала. С мужиком о Марте я говорить не смогу. Но как только Инга позвонила в дверь – тут же нарисовалась Аня и тоже попросилась ко мне.

Я должен был набраться терпения.

– А почему хуже всех? – сочувственно спросила Инга, одновременно подавая мне знаки, что скоро это кончится, Малолетка уйдет домой и мы сможем поговорить.

– А потому что я была в лагере и там было классно и вообще, но только у всех девчонок матери как матери, которые им портят жизнь. И обзываются. Говорят, что они идиотки, кретинки, глупые и… ну и вообще. И они только об этом и разговаривали все время! Ну, конечно, не совсем все время, а только когда нас уже укладывали спать и проверяли, все ли в постелях, – ну тогда и начиналась самая говорильня.

– Так, а почему ты хуже всех-то? – не давала себя сбить с толку Инга.

– Да потому что всем, всем, каждой есть что рассказать и только мне одной нечего! Ничего! Вообще ничего!

У меня в голове не умещалось, как это можно быть несчастной только потому, что твоя собственная мать тебя не обзывает. Но я не вмешивался, уже давно убедившись, что когда две женщины разговаривают – им мешать нельзя, а то прольется чья-то кровь.

– Так это плохо, что мама не говорит плохих вещей? – Инга что-то даже понимала в этой беседе с подрастающим поколением, я – вообще ничего.

– Вообще-то это хорошо… Но не тогда, когда тебе даже нечем похвалиться! Ведь всех девочек, всех до одной матери называли «Ты, сучка».

– Сучка? Bitch?!! Ребенку?

– Ну да, – с завистью сообщила Анка. – А меня никогда… Гераклюша, иди ко мне, хорошая собачка…

– Какой же ты мужчина, не можешь даже Геракла заставить выйти ко мне, – Малолетка выпустила в меня очередь из «калашникова».

– А я хочу, чтобы он там сидел, вот так вот просто и незамысловато, – ответил я ей с неприязнью.

– В чем проблема, Аня? – Инга улеглась рядом с девочкой и даже заглянула под диван. Выглядела она аппетитно. Я отвернулся.

– Моя мама говорит, конечно, иногда, что я что-то сделала «как кретинка», но понимаешь – она говорит « как кретинка». Или что я повела себя по-идиотски. Но она ни разу не назвала меня кретинкой или идиоткой, ни разу, понимаешь?!!

Я не выдержал и прыснул. Несмотря на всю свою выдержку.

Они обе встали, Аня бросила на меня испепеляющий взгляд и спросила Ингу:

– Ты сходишь со мной платье поменять? Оно слишком длинное. Мне даже короткие платья длинны. Ну, я пойду.

И ушла.

– Это не Марта.

Я сидел напротив Инги как идиот. И не мог понять, чего я ожидал. Что она немедленно полетит к Марте и все ей расскажет? Объяснит – и все будет как было? Что время повернется вспять? Что эти несколько последних месяцев испарятся, растают как дым?

– Точно? Она красивая…

– Это Марта. Но не вся…

И я рассказал ей, как мы с Мартой ездили на Мазуры, – как же давно это было, как будто тысячу лет назад. Рассказал о журавлях и травме. О банке консервов, которую она открывала. О шраме, который остался у нее на правой руке, вот тут, на фаланге. А потом открыл компьютер и показал ей снимок.

На правой руке не было ни следа от шрама – вызывающе гладкая, целая рука.

– И что теперь? – она смотрела на меня очень внимательно.

– Я найду этого сукина сына, чего бы мне это ни стоило, – твердо ответил я.

– Да я тебя не спрашиваю, кого ты там найдешь! Я тебя спрашиваю, что ты с этим делать будешь?!! – она постучала по экрану.

– Так я и говорю – что буду делать! – я разозлился.

– Ты как ребенок. Злишься вот. Ты злишься все время. Ты ее простишь? Я вот о чем спрашиваю. Ты ее любишь?

Люблю ли я Марту?

Хьюстон, у нас проблема!

Потому что не буду же я такие вещи рассказывать лесбиянке. А что я должен сказать?

Что я любил смотреть, как она спит?

Что мне нравилось все, что она делает, даже когда она принесла пластиковую муху и наклеила в туалете? А потом заявила с важным видом: «Я тут прочитала в журнале, что мужчины азартны и каждый из них будет стараться так написать на муху в унитазе, чтобы ее утопить и чтобы при этом не было брызг. Вот я и решила это на тебе проверить…»

Что с той минуты, как она появилась в моей жизни, мир стал ярче?

Что я стал чувствовать себя более сильным?

Что меня трогало, как она плакала на глупых фильмах и хохотала над книжками?

Что она часто прерывала работу, чтобы что-то мне прочитать или поделиться чем-то, что я должен был узнать немедленно и непременно?

Что она будила меня ночью, потому что «мне приснился кошмар и как же хорошо, что есть ты…», а я обнимал ее, прижимал к себе и знал, что буду защищать ее от всего, даже от ее собственных снов?

Что она засыпала, прижавшись к моей спине, а я наслаждался ощущением ее близости?

Что секс с ней был потрясающим?

Что она всегда удивлялась миру и не верила в подлость? Что у нее любая гадость всегда была недоразумением, ошибкой, кто-то хотел сделать как лучше, но вот не получилось?

Что она ждала меня вечерами, а встречая, обнимала меня за шею и шептала: «Я так по тебе скучала!»?

Я рассказал все это.

Наверно, впервые в жизни я сказал это вслух.

– Иеремиаш… – Инга смотрела на меня с любопытством. – Но ведь я тебя спрашиваю, любил ли ты ее. А по тому, что ты мне сейчас рассказал, я вижу только одно: что она тебя любила…

Женщины все-таки бывают удивительными идиотками. Ведь я же ей как на духу, как никому другому…