Аксель Сандемусе - Былое — это сон

Первое, что тебе захочется выяснить, — что же произошло у нас с твоей матерью. Одно время я был очень влюблен в нее, но никогда ее не любил. Тебе будет трудно это понять, ведь ты проживешь с ней все детство и, возможно, увидишь, как долгие годы ее будет любить другой мужчина. Так уж получилось. Может, я привязался бы к ней по-настоящему, если б между нами не встала другая женщина, менее достойная, чем твоя мать. Но ты знаешь, в мире не все распределяется по заслугам.

По мнению многих, я из тех, кто идет благопристойным путем, безошибочно ведущим к земному счастью, уважению ближних и вечной погибели. На мою долю досталось не так уж много купленных, полученных взаймы или украденных радостей. Мне нравились многие женщины, но с тех пор, как мне стукнуло восемнадцать, я уже почти не испытывал чувства, которое называется влюбленностью. Одна из этих женщин была танцовщица, ее звали Мэри Брук. Почему всегда при воспоминании об этой красивой женщине словно тень набегает на солнце? Другая подала на меня в суд за break of promise [15] Нарушение обещания (англ.). и исцелила свое разбитое сердце двумя тысячами моих долларов. Даже много лет спустя я прихожу в бешенство при одной мысли об этом, потому что терпеть не могу, когда меня надувают. Чувствуешь себя при этом дурак-дураком. Сразу же после суда эта сучка написала мне, что любит меня и готова отказаться от этой суммы, — ведь она надеялась завладеть всеми моими деньгами. Я так никогда и не простил Соединенным Штатам этого узаконенного вымогательства. Да, пока не забыл, никогда не становись эмигрантом! Принести несчастье самому себе не так-то просто, но при некотором усилии это удается. И один из самых безошибочных способов — это эмиграция. Как бы там ни было, а той девушке я никогда ничего не обещал. Я был предельно откровенен, она весело провела время и получила в подарок красивые платья. Люди с порочными наклонностями освобождены от необходимости платить налог вымогателям, тогда как нас, людей нормальных, таскают по судам и шантажируют.

Вот я и подошел к той истории с убийством. Надеюсь, ты окажешься лучшим сыщиком, чем твой отец. Чудно они пишут теперь в Норвегии, подумал я в тот день в Осло, сидя в холле и читая газету. Мне в глаза бросился заголовок: «УБИЙСТВО В ЙОРСТАДЕ», и я углубился в чтение. Порой я лишь смутно догадывался о смысле той или иной фразы, но, покидая Норвегию полтора года спустя, я уже довольно хорошо знал современный норвежский язык. Однако в тот раз я думал еще по-английски, и мне приходилось мысленно переводить заметку. Это утомило меня, и я уже хотел было отшвырнуть газету, как вдруг увидел знакомое имя — Карл Манфред Торсен. Неужели в Норвегии есть два человека с таким именем? Я стал читать дальше, и вскоре мне стало ясно, что Карл Торсен, о котором шла речь, не кто иной, как мой младший брат.

Странно, конечно, вернуться домой и обнаружить, что твой брат обвиняется в убийстве, но, признаюсь, меня это почти не тронуло. Ведь мне уже перевалило за пятьдесят. В этом возрасте ко многому относишься спокойно. К тому же я и не знал своего брата. Видишь ли, я ни разу не писал домой с тех самых пор, как уехал оттуда в 1909 году. Почему эмигранты не пишут домой?.. Да, это интересный вопрос. И ответ, наверно, проще, чем многие думают: ведь мы потому и уезжаем, что перестаем ощущать свои кровные связи, или потому, что хотим их оборвать. Нам мешает писать домой не то, что случилось с нами в Америке, а то, что случилось с нами еще до отъезда.

Только тут, читая о Карле Манфреде, я узнал, что родители мои давно умерли. Конечно, я понимал, что иначе и быть не могло. Но был ли я в этом уверен? Не знаю. Надо сказать, что я любил родителей ничуть не меньше, чем другие люди… Господи, сколько воды утекло с тех пор! Брата своего я помню хорошо, но словно во сне. Маленький мальчик с золотистыми кудряшками. Теперь ему сорок, и он убил человека. Люди не остаются детьми только оттого, что ты уехал из дому и не видел, как они растут.

Карла Торсена арестовали, и он должен был предстать перед судом по обвинению в убийстве Антона Странда, своего соперника. Никогда не убивай соперников. По прошествии пяти лет ты не сможешь понять, что тебя толкнуло на это.

В этой истории было несомненно одно: Антона Странда застрелили и сделал это не мой брат. Когда ты прочтешь эти строки, все это отойдет уже в такое далекое прошлое, что всем будет совершенно безразлично, кто стрелял и кого убили. Не прошло и года, как тысячи норвежцев пали от пуль убийц…

Видишь ли, маленький Джон, конечно, я любил своих родных, но только там, в холле, где я читал газету, с этой любви словно сдернули засохшую корку. Как будто открыли люк. Неведомая сила отшвырнула меня на тридцать лет назад, в тот день, когда я у стены дома колол дрова, а мой братишка стоял рядом.

— Послушай, Юханнес, — сказал он мне, — неужели и ты тоже был маленьким?

Я уже говорил тебе, что передо мной на столе лежит огромный ворох бумажек. Я сложил их в том порядке, в каком события должны следовать в книге, неважно, оставлю я все в том виде, как есть, или внесу изменения и комментарии. В книгу войдет и многое другое, чего нет в записях.

Когда в отеле в Осло я поднялся к себе в номер и принялся разбирать вещи, я нащупал в одном из карманов чемодана что-то тяжелое. Вытащив пакет в серой оберточной бумаге, я никак не мог вспомнить, что это такое.

В пакете лежала старая подкова.

Можно, конечно, возить с собой и подковы, и я, признаться, люблю реликвии. Но у меня всегда была хорошая память, а тут я решительно не помнил, когда и каким образом попала ко мне эта подкова. Должно быть, совсем недавно.

Чем больше я размышлял об этом, тем больше терялся. Не брал я с собой из Штатов никакой подковы!

Я отложил ее в сторону и долго стоял, не спуская с нее глаз. Меня душило волнение, что-то темное коварно надвигалось на меня. Господи, думал я, ведь может же человек забыть какое-нибудь незначительное событие? Конечно, может, но только у меня не было никакой, даже самой крохотной возможности подобрать где-нибудь эту подкову! Старые подковы не валяются на пароходах, а тем более в такси!

Вообще-то дело было вовсе и не в подкове, а в чем-то другом, — на душу упала какая-то тень, надеюсь, ты меня понимаешь.

Я пошел и посмотрелся в зеркало. Но это мне ничего не объяснило. Мысли стали разбегаться, как бывает, когда им не за что ухватиться. На мгновение мне показалось, что я вижу, как я сам иду вдоль стены. Ночь, моя тень скользит по стене. Самые отвратительные свойства человека живут в его тени, когда она скользит по стене. Она берет у него взаймы все самое дурное. Если тень лежит или движется по земле, она остается только тенью.

И тут я вспомнил случай, который мог бы объяснить мой страх. Много лот назад в Канзасе на берегу реки я нашел подкову. Я очень отчетливо все вспомнил. Светило солнце, но было холодно. В тот день меня особенно сильно мучило одиночество. На берегу валялись кучи мусора. Возле одной из них какой-то человек рвал на клочки письмо. Потом он поднес к обрывкам горящую спичку. Как будто ему было очень важно уничтожить это письмо.