Виктор Пшеничный - Архангельские рассказы

Население после войны жило тяжело и голодно. Мальчишки одевались в перешитую, перелицованную одежду взрослых и старших братьев. Мама обшивала нас как могла. Самошитые клетчатые рубашки, шаровары, курточки изнашивались до дыр, до полной утилизации. В мае, когда наступали первые тёплые дни и земля немного прогревалась, мы нетерпеливо сбрасывали обувь и бегали босиком, хотя это было чревато нагоняем от родителей, а иногда и потерей сандалий. После пятого класса осень, зиму и весну я ходил в перешитой, серого сукна, шинели и очень этим гордился.

В семилетнем возрасте пошёл в первый класс средней школы. К этому времени я уже усвоил дворовые законы, игры, умел удить рыбу, собирать дикий щавель, лесные ягоды, грибы, запомнил укромные уголки в долине реки Лососинки. Это позволило мне стать лидером среди сверстников. Учёба в школе давалась легко. Сейчас, по прошествии времени, глядя, как учатся внуки, как построена учебная система натаскивания, тестирования детей в школе, вижу, что нам повезло, что нас учили добрые, талантливые, трудолюбивые учителя по простым и логичным принципам — от простого к сложному.

Читать стал с пяти лет, и в дальнейшем книги были в моей жизни всегда источником счастливой сопричастности к большому обществу людей, источником познания гармонии окружающего мира.

Чем больше прожитых лет отсчитывают неумолимые часы, тем чаще и ярче я вижу своих близких и родных людей, с нежностью смотрю на их фотографии и невольно задумываюсь, почему не Расспросил, не узнал, как они жили, работали, любили, растили Детей, что окружало их в той жизни, о чём они думали и мечтали. Это обстоятельство также подвигло меня к попыткам письменно Поделиться воспоминаниями, ощущениями и фантазиями и попытаться найти читателя хотя бы в потомстве.

То ли внутриутробная встряска из-за ужасной военной катастрофы невольно подключила мой организм, рождённый в мае 1942 года, к космической информационной системе, то ли вселенский разум и Божья помощь, благодаря небесной лотерее, взяли меня на иждивение, но уже в возрасте шести лет я почувствовал, что могу предвидеть некоторые события в окружающем меня мире.

Сначала это проявлялось в детских играх. Самой любимой и азартной была казаки-разбойники. Накал борьбы, азарт, горечь поражений и радость побед достигали такого градуса, что, пожалуй, в дальнейшей взрослой жизни мне не приходилось сталкиваться с таким вихрем страстей, остротой переживаний. Когда отряд «противника» сидел в засаде или заходил в тыл, я мог безошибочно определить направление безопасного отхода или выигрышного манёвра. Постепенно ребята из нашего дома и окружающих дворов невольно вычислили превосходство тех отрядов, в которые входил я, и нередко моя возможность входить в тот или иной отряд разыгрывалась по жребию при помощи монетки.

Однажды я с приятелем находился в гостях у одноклассника в деревянном двухэтажном доме, в квартире на втором этаже мы были втроём. Взрослые ушли на работу, и мы наслаждались тёплой печкой, свободой, общаясь, перебирая и разглядывая великолепную коллекцию марок, которая была в этой семье. Вдруг в дверь постучали, в груди у меня началась лёгкая тревожная вибрация, незаметная для окружающих, в затылке заныло.

«Не открывай, не открывай», — зашипел я и схватил приятеля за рукав. Надо сказать, что в то время глазков, цепочек и дверных звонков ещё практически на двери не ставили, да и двери открывали сразу, не спрашивая.

Мы сидели тихо, тревожно прислушиваясь. В дверь ещё несколько раз постучали, и затем было слышно, как кто-то спустился по скрипучей лестнице вниз. Наша компания продолжала любоваться марками. Вдруг минут через пятнадцать сильно хлопнула входная дверь на первом этаже. Затопали, переговариваясь, несколько человек, через минуту в дверь громко, уверенно постучали. «Кто там?» — «Милиция». Возле открытой двери стоял молодой краснощёкий с мороза милиционер в чёрном полушубке, с чёрной овчаркой на длинном поводке. Собака повизгивала и царапала доски пола. «Дома чужие есть?» «Нет», — ответил приятель. За спиной человека с собакой виднелись ещё два милиционера с автоматами, у которых были круглые диски для патронов. Тут мы и рассказали им, что только что кто-то стучал в дверь. «Молодцы, что не открыли, это были бандиты», — сказал милиционер с собакой, и они затопали вниз на выход. Через день стало известно, что беглые бандиты после нас проникли в соседний дом, сильно поранили хозяйку квартиры, которая им открыла дверь, переоделись в цивильную одежду, взяли ценные вещи, еду и через сутки пытались уйти из города, но были задержаны милицейской засадой.

По мере того как я взрослел, чуткость и настрой моих внутренних локаторов, видимо, грубели и сбивались, но, несмотря на это, внутренняя интуиция ещё не раз спасала меня от беды и смертельной опасности.

В тот год осень была затяжная. В конце ноября осенние заморозки сменились оттепелями, и первый лёд на Северной Двине всё никак не мог набрать нужной толщины и прочности, чтобы на машине доехать до рыбных мест Двинского залива Белого моря и порыбачить. Решено было собрать компанию желающих и от поселка Конвейер пешком пересечь Корабельный рукав Двины и по мелким протокам вдоль Никольского острова дойти до мыса Кежемень, что на острове Лайда.

У Кежемени есть рыбацкая изба с печкой, в которой можно заночевать, а утром на рыбалку. К концу дня вся команда, восемь человек, собралась на краю посёлка в бане местного жителя, который был нашим проводником. Предварительно уселись вкруг на своих рыбацких ящиках и дружно выпили за удачу и гладкую дорожку. Когда спустились на чёрный, без снега, лёд, оказалось, что дорога действительно будет гладкой. Голый тёмный лёд обещал скользкую и опасную дорогу. «Давай ты становись первым», — сурово сказал пожилой проводник, указывая на меня. «Ты самый здоровый, вот и топчи тропу», — добавил он, насмешливо блеснув глазом. Я понимал, что по голому льду тропу топтать не надо, а вот испытать прочность льда, который потрескивал под моими ста килограммами, — идея для нашей компании неплохая.

День давно закончился, и в наступившей ночи мы гуськом двигались вперёд. Проводник шёл сзади, подсказывая направление движения. Прояснело, луна вовремя освободилась от облаков, подморозило, и идти стало легче, ноги уже почти не скользили. Шли в полной тишине, лишь иногда под ногой трещал ледок на подмёрзшей луже да брякала плохо уложенная в ящике кружка. Низкие берега проток и островов, заросшие густым ивняком, выглядели неприветливо и уныло.

У острова Камбальего снова сели вкруг, выпили водки с чаем, закусили, отдохнули — и снова вперёд. В тёплой рыбацкой одежде идти было жарко, все распахнули полушубки, многие сняли шапки. Однообразный пейзаж и долгая, выматывающая силы дорога вызывали в моей голове соответствующие обстановке мысли и рассуждения: что куда, мол, нас чёрт несёт, и опасно, и далеко, и никакой надежды, что будет клёв, и как сложится обратная дорога, если вдруг случится оттепель или нагонный ветер затопит протоки морской водой?