Кристиан Синьол - Унесенные войной

В действительности это призвание было причиной многочисленных стычек Луизы и ее родителей, и они в итоге проиграли. Упрямая девушка, так сильно похожая на мать, долго ждала возможности осуществить то, чего ждала с юных лет, и не хотела отказываться от задуманного. Ее отъезд нанес глубокую рану как ей, так и Франсуа с Алоизой. Когда родители поняли, что не могут больше удержать дочь, то вдвоем отвезли ее на вокзал однажды утром, и царившее между ними тогда молчание оставило неизгладимые рубцы на их душах. Уже на перроне Алоиза еще раз попыталась образумить дочь. Луиза рыдала. «Не надо, мама, не надо, — молила она. — Это моя жизнь, она необходима мне, понимаешь? Пожалуйста, дай мне уехать». Франсуа пришлось увести Алоизу за руку, и их единственная дочь исчезла, а они остались осознавать это новое чувство безвозвратной потери.

Они стали избегать разговоров о дочери, даже когда им нечего было делать, как в этот воскресный день, когда давящая жара завладела всей страной. Эдмон и его жена уехали к родителям Одилии в Уссель и взяли Робера с собой. Поэтому Франсуа и Алоиза остались совсем одни в полумраке кухни, ожидая заката солнца, чтобы выйти на прогулку.

— Не припомню такой жары, — вздохнул Франсуа, выключая радио.

— Я тоже, — подтвердила Алоиза, чистя овощи.

— И все же давай пройдемся до соснового бора. Вся дорога туда идет в тени.

— Давай еще немного подождем, — попросила она. — Все равно дети не приедут до темноты.

Она незаметно наблюдала за Франсуа. С наступлением жарких дней он дышал с трудом и, казалось, не совсем хорошо себя чувствовал. Он положил локти на стол, сидя напротив жены, возле буфета с радио, и склонил голову, погруженный в свои мысли. Франсуа еще больше похудел. Но все же иногда Алоиза замечала за ним жесты, привычки, напоминавшие о молодости, наполнявшие ее мимолетным, но всеохватывающим приливом счастья.

— Ты думаешь о Луизе? — спросила она.

Он резко поднялся, удивленный, будто вернувшийся из другого мира.

— Нет, — ответил он, — я думал о дне, когда прибыл сюда, оставляя позади долину, сегодня затопленную водой.

Вздохнув, Франсуа добавил:

— С тех пор много воды утекло.

— Да, — согласилась Алоиза, — многое изменилось.

Она опустила глаза к миске, а затем вновь подняла взгляд — муж все так же смотрел на нее.

— Только твои глаза не изменились, — вздохнул Франсуа. — Ты стояла возле мойки, а потом резко обернулась, помнишь?

— Да, хорошо помню.

Алоиза пугалась его изменившегося за последние несколько дней голоса, полного сомнений. Она знала, что каждый раз, когда Франсуа погружался в воспоминания, это было вызвано какой-то болью, терзающей его мыслью. Он не отводил от нее взгляда, смотрел во все глаза.

— Прошло больше сорока лет, — произнес он.

— Ну и что?

— А то, что впереди у нас больше нет такого времени.

Алоиза оставила свою работу и присела около него.

— Что с тобой? — спросила она мужа.

Иногда ей доводилось жалеть, что она уговорила Франсуа уступить, доверить Эдмону распоряжаться имением. Изо дня в день Франсуа, казалось, теряет силы. В нем будто что-то сломалось, и Алоиза ощущала вину. Ей больно было видеть слабость мужа, она вспоминала, как он вернул ее к жизни, когда окончилась война в восемнадцатом году, как он всегда был близок ей, особенно в трудные минуты, например когда умер ее едва успевший родиться ребенок. Алоиза беспокоилась сейчас: почему плечи Франсуа опущены, почему в его взгляде ей приходится замечать временами черные искры отречения от всего? Она отвела глаза и, поднимаясь, произнесла:

— Вставай! Пойдем пройдемся.

Франсуа будто не решался, затем принял решение и с трудом поднялся.

Через открытую Алоизой дверь комнату заполнил поток ослепительной синевы неба, поколебавший их решение. Но, выйдя на улицу, ступив на дорожку в сосновой чаще, под сень огромных деревьев, они погрузились в безопасную густую тень.

Быстро преодолев пятьдесят метров, отделяющих их от дубов и каштанов, они с облегчением ступили под зеленые кроны и на миг приостановились. Алоиза поворошила палочкой листву у края дороги, проверяя, нет ли под ней белых грибов, но в такую жару едва ли это было возможно. Немного дальше тропинка выходила из-под прикрытия деревьев на поляну, но она также была затенена, кроме нескольких метров, отделявших ее от сосен.

Проходя эти несколько метров, Франсуа чувствовал себя так, будто его поместили в духовку. Сердце заколотилось, колени задрожали, и он с большим трудом дошел до сосен, возле которых опустился с пеленой перед глазами на землю.

— Жара и вправду невыносимая, — сказала Алоиза, опускаясь рядом с ним.

Франсуа был рад, что жена не заметила этого приступа слабости, и вытер пот со лба. Он терял сознание. Тяжесть внутри мешала ему дышать полной грудью, но он и это постарался скрыть. Вдали деревня выплясывала в раскаленном сероватом, почти белом тумане. Франсуа искал глазами окно их комнаты, откуда он так часто заглядывался в глубь рощи, проверяя, ждет ли она их еще к себе в гости.

Пелена перед глазами рассеивалась, и дышать стало легче. Алоиза молчала. Она уже пожалела, что предложила прогулку в столь ранний час. Ей тоже дышалось с трудом. Небо над лесом было белоснежным, а воздух казался густым, как мука. Они долго молчали, затем Алоиза прошептала:

— Надо возвращаться, жара по-настоящему невыносимая.

— Как хочешь, — ответил Франсуа, про себя только и мечтая о прохладе родных стен.

Он с трудом встал на ноги, взял жену под руку. Перед глазами снова сгустился туман. Едва они прошли десяток метров, коричневые клешни сдавили его грудь. Алоиза и опомниться не успела, как он рухнул на придорожную траву.

Шарль и Матильда, несколько дней отдыхавшие в Усселе, на следующий день узнали о плохом самочувствии Франсуа. Они приехали в Пюльубьер, беспокоясь и предлагая Алоизе помощь, и послали за доктором в Сен-Винсен. Тот не сообщил ничего обнадеживающего. «Ваш отец очень утомлен, — сказал он. — Его сердце износилось. Ему просто нужен отдых, всего лишь отдых». Шарль заставил Франсуа пообещать прислушаться к предписанию, а Алоизу — присматривать за отцом, зная, что в этом не было особого толку. Но чем тут было помочь? Он не мог все время смотреть за отцом, да это и не помогло бы. Конечно же, сейчас лучше всего предоставить отцу делать то, что он считает нужным сам, не принуждать его ни к чему в оставшиеся несколько лет жизни.

В начале сентября Шарль и Матильда вернулись в Ла-Рош готовиться к переезду, поскольку они оба получили должность в Аржанта, маленьком городке на обоих берегах Дордони, в долине. Шарль и Матильда очень радовались перемене — она, несомненно, была к лучшему.