Яшар Кемаль - Легенда Горы. Если убить змею. Разбойник. Рассказы. Очерки

Лицо у него было такое печальное, что я счел за лучшее промолчать. Казалось, он принял какое-то окончательное решение, которое уже ничто не может изменить.

От меня он отправился домой. Долго смотрел на детей. Поцеловал свою рыжую красавицу. Помахал рукой ласточкам. Из их гнезд, попискивая, выглядывали желторотые птенчики.

Затем Керем-уста спустился к морю. Постоял на берегу. Из глубины вымахнула здоровенная рыбина и, описав сверкающую дугу, шлепнулась в воду.

Керем-уста заглянул в кофейню и громко сказал:

— Я знаю, что я вам всем надоел. Вы уж меня простите.

Все уже знали, что случилось.

В этот день, в шесть часов вечера, должна была прибыть Нериман.

Весь махалле бурлил. Вопреки обыкновению волнение не развязало, а запечатало рты. Люди не решались поглядеть в глаза друг другу. Томились в молчаливом ожидании.

Уже с трех часов платформа стала наполняться народом. Шли со всех сторон: из Чекмедже, Флорьи, махалле Дженнет, Сафракёя, Ешильюва. К четырем часам на платформе яблоку негде было упасть. А в пять часов народ заполонил всю окрестность, вплоть до самого моря. Даже под мостом стояли люди.

День был жаркий, всех прошибал пот, но никто не уходил.

В половине шестого показался сам Керем. Справа — трое его детишек, слева — рыжая девушка в мокром платье. Ее зеленые глаза казались еще больше, чем обычно. Керем-уста был в нарядном костюме. Ярко пылал его алый галстук.

Толпа всколыхнулась, но тут же замерла, ожидая дальнейшего развития событий.

Наконец показался поезд. Обдав дымом и паром всех, кто стоял поблизости, он наконец остановился.

В Менекше сошла одна только Нериман. Она была в голубом платье, в голубых чулках, в дымчатом платке на голове. На руках она держала светловолосого, как сам Керем, ребенка. Все глаза, как по команде, повернулись к Керему. А он стоял неподвижно, словно каменный. Нериман удивленно огляделась. Затем повернулась к мужу, детям и рыжей девушке, стоявшим отдельно от толпы, и направилась в их сторону. Вид у нее поначалу был немного растерянный, но она, преодолев смущение, улыбнулась наивно, только белые зубы сверкнули.

— Что с тобой? Почему ты стоишь как истукан? — обратилась она к Керему и протянула ему ребенка. Тот принял его неловко. А Нериман бросилась к детям, обняла их всех троих и заплакала. Потом сказала мужу: — Возьми мой чемодан.

Держа в одной руке чемодан, в другой — мальчика, Керем поплелся следом за женой.

— Дай-ка мне маленького, — попросила рыжая девушка, и Керем молча протянул ей ребенка.

Вскоре опустевший дом Керема сгорел дотла. Рыжую девушку выловил из моря, беспечно напевая песенку «Эта жизнь не стоит слез», все тот же Рюстем…

Много лет миновало. И лишь когда на месте сгоревшего дома Лаз Мустафа выстроил себе геджеконду, люди наконец припомнили, что там жил Керем-уста. Но как-то смутно, неотчетливо, словно во сне.

Круты скалы Гявурдага, бездонны его пропасти. Но эта пропасть — самая глубокая. Шлифованным гранитом отблескивают ее бока. Над вершинами вблизи пропасти всегда стоят нетающие облака. Места эти дикие, нехоженые. До ближней дороги не так уж легко добраться. Редкие путники в предутренний час слышат громкую песнь, что эхом катится от утесов. Кажется, песнь эта доносится из глубин бездонной пропасти. Местные жители знают, чья это песнь звучит над горами, а чужаки только диву даются. Ежели кто-то, влекомый любопытством, захочет приблизиться к пропасти, он, к удивлению своему, заметит, что звуки удаляются от него, заманивают все дальше, к крутобокой скале, именуемой Оленьей. Раз в году вершина этой скалы укутывается в плотные облачные пелены.

Не зря прозвали скалу Оленьей, не зря над ней раздается песнь. Есть у этой загадки свой сокровенный смысл, есть тайное значение, которое ведомо не многим.

Халиль сидел в седле, а мать, держась за стремя, умоляла его:

— Не езди, сынок, на охоту. Добром это не кончится. Покарает тебя Аллах. Отца твоего покарал и тебя покарает. Не гаси огонь в нашем очаге.

Халиль колебался, и мать продолжала его уговаривать:

— Ну зачем, зачем тебе столько оленей? Зачем столько оленьих шкур? И без того тебя многие недолюбливают. Как и твоего отца. Люди исстари говорят: «Недоброе это дело — оленя бить». Не сегодня завтра в беду попадешь. Ой, чует мое сердце неладное.

Халиль, все еще колеблясь, глядел на дальние горы, на пенные облака и на стаю птиц, что кружила в небе. Мать все не отпускала стремя. Халиль наклонился и провел рукой по ее волосам.

— Товарищи ждут. Пусти стремя, не то опоздаю. Я дал слово друзьям.

— Не ждет тебя никто. Я знаю. Но если тебе так уж хочется — иди. Об одном только молю: не убивай оленят и олених. Не то накличешь горе на наш дом, свою красавицу невесту вдовой оставишь.

Женщина отпустила стремя, и Халиль пришпорил коня.

В Торосских горах люди не живут кучно, дома горцев далеко отстоят друг от друга. Невеста Халиля жила в нижней части деревни Гёкдере, рядом с ее домом росла вековая чинара. Заслышав еще издали стук копыт, девушка, радостная, бежала к роднику, что бил тут же. И Халиль мчался туда. Обычно она выбегала ему навстречу из-за чинары и бросалась в объятья. И в тот день все было как обычно. Лишь расставаясь со своим возлюбленным, девушка устремила на него долгий пристальный взгляд. Никогда прежде она не смотрела так. Халиль даже растерялся на миг.

— Что с тобой, родная? — спросил он.

Она не ответила, но и глаз не отвела. И наконец прошептала едва слышно:

— Халиль, милый, не езди на охоту. Старики говорят, недоброе это дело — убивать оленей. Тот, кто руку на них поднимает, ввек счастья не будет знать. — Ее голос пресекся, но она совладала с собой и продолжала: — Ну скажи, на что тебе сдалась эта охота? Неужто ты без нее жить не можешь?

Халиль усмехнулся. Вот уже месяц, как мать и невеста всячески пытались удержать его от охоты. Но он и не думал принимать близко к сердцу их просьбы.

— Видно, не любишь ты меня, Халиль, — грустно сказала девушка. — Охота тебе милее, чем я.

Слезы навернулись на ее глаза. Халиль опять усмехнулся. Право же, он никогда не задумывался над тем, милей ли ему охота, чем невеста. Просто он не мыслил жизни своей без охоты. И если б его спросили, от чего ему легче отречься — от охоты или от возлюбленной, он, пожалуй, не знал бы, что ответить.

— Халиль! Халиль! Мне такой страшный сон привиделся!

Девушка уткнулась лицом в ладони и без сил осела на землю. Халиль поднял ее, усадил под деревом, а сам вскочил в седло и ускакал.

Деревня Сарыджалы находится в часе пути от дома Халиля. Одним своим краем она притулилась к крутому склону. Отсюда до Чукуровы рукой подать.