Яшар Кемаль - Легенда Горы. Если убить змею. Разбойник. Рассказы. Очерки

— Уста, — сказал он с мнимо дружелюбным видом, — свою жену ты отослал в Германию, а здесь подбираешь всяких потаскух. Оставь ее в покое. Пусть бросается в море, под машину или под поезд. Пусть прыгает с минарета или даже с самолета. Пусть пьет яд, снотворные таблетки, вскрывает себе вены. Все равно ты ее не спасешь. Сама с собой не покончит — я ее прирежу. А уж если ты такой добренький, возьми ее к себе домой. Может, и опомнится.

Пес медленно поднялся с места, в последний раз вильнул хвостом и повернулся к морю. Жалобно заскулил. Тень Рюстема тоже падала на море. Рядом с красными неоновыми огнями.

Керем-уста отвел девушку к себе домой, развел большой костер под деревьями, обогрел, обсушил ее. Девушка немного ожила, щеки ее порозовели.

Затем он уложил ее на ковре. Боялся, что дети увидят, но другого выхода не было.

Покончив со всем этим, он вернулся на берег моря, где в предутренней мгле одиноко слонялся пьяный Рюстем. Найти его можно было по запаху лука. Тут же, в пыли, валялась его скомканная кепка. Керем-уста дал ему хорошего пинка. Рюстем завопил. На весь Менекше. Но на его крик откликнулись только собаки. Лаяли они долго-долго. Им подвывал околачивавшийся поблизости пес. Мимо прошла подвыпившая женщина. Увидев на земле кепку Рюстема, нарочно наступила на нее. Женщина сильно качалась. Эту ночь она провела с четырьмя мужчинами. И все они были ей противны. Особенно Сюлейман. Одно название что мужчина, а у самого руки-ноги трясутся. Такие-то вот и убивают женщин. От стыда за самих себя.

— Наподдай ему, Керем-уста, — сказала женщина. — Хорошенько наподдай. Чтобы наконец образумился, подонок. Такого если не убить, он сам с собой покончит. Да пошли Аллах тебе сил! Наподдай ему, Керем-уста!

Керем-уста и без ее слов яростно расправлялся с Рюстемом. Хватал за волосы, приподнимал — и бил. Швырял наземь — и бил. Окунал в море — и бил. Рюстем походил на грязное и мокрое чучело. В тумане, пронизанном неоновым светом, в нем трудно было признать человека.

Наступило утро. По всей Флорье и вдоль железной дороги распустились цветы акаций. Под их розовеющим снегом не было видно ни веток, ни листьев, ни стволов.

Рюстем долгое время молчал. Наконец с трудом выдавил:

— Я проголодался, уста. И вина хочется выпить. Не убивай меня, лучше угости завтраком… Не только наш махалле, весь Стамбул говорит, что ты отослал свою жену в Германию. Сам выправил ей бумаги. Зачем же срывать зло на мне?.. Я проголодался, уста. И так хочется выпить. Угости же меня завтраком… У твоей жены родился ребенок в Германии. Неужели один только ты этого не знаешь?

Керем-уста долго еще пинал Рюстема, этого паршивого пса, подонка, развратника. Три раза швырял его в море, но каждый раз Рюстем выбирался на берег. И все усмехался. Лица на нем нет, будто и неживой он, а все усмехается. В конце концов он так и остался бы на дне, где играл неоновый свет, если бы уста его не вытащил…

— Пожалел я тебя, сукин сын, валлахи, пожалел, не то отправил бы тебя на тот свет. Кто тебе сказал, что у моей жены ребенок? С кем она его прижила? Уж не с Халимом ли? Они ведь туда вместе поехали. Стало быть, надули меня, дурака этакого? Скажи, Рюстем. Хочешь, руки-ноги тебе поцелую, только скажи. И почему я не отговорил Нериман, сам не знаю… Помоги мне, Рюстем. Уж я тебя отблагодарю. Построю тебе дом рядом с собой. Хочешь, возьми эту рыжую. Я ей накажу, чтобы больше не думала о самоубийстве. Не все же тебе слоняться под дождем, поживи в тепле и сухе.

После долгих упрашиваний Рюстем ответил:

— Говорят, у тебя сын красавчик. Только чернокожий. С черными глазами и курчавыми волосами. Видел негров-американцев? Парни стройные, поджарые, но почему-то все печальные. Редко-редко сверкнут зубы в улыбке. Вот такой и у тебя сынок, валлахи-билляхи!

Уже наступило утро. Открылась соседняя кофейня.

Керем-уста был смертельно измучен. Мокрая одежда холодила тело.

В его садке было множество огромных розоватых рыбин. Уста вывалил их на гальку, под уже начинающее припекать солнце. Судорожно открывая и закрывая рты, топорща усы, запрыгали дорады. Они сразу словно вылиняли, поблекли. Керем-уста побросал их всех в море. Рыбины поплыли вверх животами. На душе у него стало еще паскуднее. Нестерпимо болели налившиеся кровью глаза. Глотка горела, будто ее опалило огнем.

На мосту сушил свои голубые нейлоновые сети Леон-уста.

— Правда ли это, Леон-уста? Правда ли, что у меня ребенок в Германии? И кто же его отец, уж не Халим ли?

Леон-уста погладил кудрявую бороденку, устало поднял черные ресницы:

— Мало ли что говорят люди, Керем! Можно ли всему верить? Слышал я, что у Нериман родился сынок. Не все ли равно, кто его отец: ты ли, Халим, или холостяк Али, или цыган прохожий, или шах-падишах? Важно, что родился ребенок. А детей обижать нельзя. Кто бы ни были их отцы. Мальчик красивый, с курчавыми волосами. Нериман, сам понимаешь, какого-нибудь замухрышку не родит. Уж если что-нибудь делает, то как следует. А ты, смотри, не натвори глупостей. Чей бы он ни был, прими ребенка как своего. Покажи, что ты не эгоист. И возьми себя в руки, а то у тебя такой вид, будто ты свихнулся.

— Ну и советы же ты мне даешь, нечестивец! — вскинулся Керем-уста. — А еще старый товарищ!

Леон-уста ничего не ответил, только усмехнулся.

Тут как раз подошел Кара Мехмед-ага.

— Скажи мне хоть ты, Кара Мехмед-ага. Умоляю тебя. Заклинаю всеми рыбами морскими: и дорадами, и сарганами, и меч-рыбами. Скажи мне.

Расплавленным золотом разливалось над ними небо. И в этом расплавленном золоте невесомо плыл большой самолет. Внезапно он превратился в яркую лучистую звезду. Звезда тут же погасла. Белая тропа рассекла море надвое. А чуть погодя, стремительно пожирая сверкающее пространство, самолет с ревом пронесся над деревьями Флорьи и приземлился в ешилькёйском аэропорту.

— Ах, Кара Мехмед, ах, Кара Мехмед, лучше бы не приезжал я сюда, в эту Флорью. Лучше бы не приезжал. Тогда и беда не обрушилась бы на мою голову, не погас бы мой очаг. А знаешь, из-за чего все случилось? Из-за этих чертовых помидоров!

И он подробно рассказал, как и почему он поселился в этом уголке между Флорьей и Менекше. Произошло это так: как-то поздней осенью Керем-уста встретился в Кыналы с Хамалом Решидом. Этот Решид тридцать лет работал носильщиком в Стамбуле. Родом он был из Вана. Раз в несколько лет его охватывала такая тоска по родимым краям, что он покупал ишака и, гоня его перед собой, отправлялся в свой Ван. Таким же путем возвращался и обратно.

— Гляди, какие помидоры, — сказал Решид Керему-уста. — Я таких еще сроду не видывал.

— И я тоже не видывал, Решид-ага.

— Послушай, Керем, я каждый год краду их по кустику и сажаю на своем огороде.