Габриэль Руа - Счастье по случаю

И она поняла, что эта картина неизгладимо врезалась в ее память — так некоторые впечатления детства преследуют нас всю жизнь, устойчивые и неизменные.

Ее охватило смятение. Она всячески старалась изменить этот образ, вытеснить его каким-нибудь другим, сохранившимся в ее памяти. Но не могла. Она всегда видела его со спины, словно какого-нибудь прохожего, который удаляется, не замечая тех, кто встретился ему по дороге.

И она поняла, что вот это и есть любовь: мучение, когда видишь его, и еще большее мучение, когда его нет, — постоянное, нескончаемое мучение. И с тайным желанием — нет, не излечиться от этой иссушающей жажды, но вызвать ее и у Жана — она, задыхаясь, почти не шевеля губами, бормотала: «Я добьюсь, если смогу, чтобы и он полюбил меня!» И под этим она совершенно отчетливо подразумевала: «Я заставлю его страдать так же, как сама страдаю из-за него!»

Эманюэль молился возле нее. Его губы шевелились, мягкие черты лица дышали радостью и умиротворением. Флорентина тоже опустилась на подушечку и начала молиться. Но молитва ее больше походила на приказание, на требование: «Мне нужно его увидеть! Сделай так, чтобы я с ним увиделась, пресвятая дева, я так хочу его видеть!»

Понемногу она успокаивалась и старалась всякими женскими хитростями задобрить богородицу: «Я буду девять дней ходить к ранней обедне, — обещала она, — если встречу его сегодня же». Страх, что ей придется выполнять взятые на себя обязательства, ничего не получив взамен, залил ее сердце холодной волной. И она тут же добавила: «А еще я буду девять месяцев поститься каждую первую пятницу. Но только если встречу его сегодня же. А иначе это все не в счет».

Она молилась от всей души, и все же взгляд ее был жестким, а губы плотно сжаты.

При возношении даров она, кладя поклоны, перехватила взгляд Эманюэля. И на мгновение, на одно короткое мгновение ее охватила грусть: она подумала, не попросить ли ей в молитве, чтобы эта мучительная любовь была исторгнута из ее сердца? Но, склонившись так низко, что ее голова чуть не коснулась края скамьи, она снова увидела перед собой спину уходящего Жана. И снова вцепилась в свое мучение, ухватилась за него, как после кораблекрушения утопающий хватается за обломки.

Она даст и еще более трудные обеты, если понадобится, лишь бы добиться помощи пресвятой девы. Она будет ходить к обедне каждое утро. И даже — о, это будет ей гораздо труднее! — она откажется от кино на целых полгода или даже больше. Чего только она не сделает! Она посетит часовню на горе, она на коленях поползет по ее ступеням, как увечный, молящий об исцелении, но она-то будет молить о том, чтобы остаться во власти этого мучительного бреда и внушать этот бред другому, передать его, словно заразную болезнь. Она пристально смотрела на пламя свечей взглядом, который при их свете казался твердым и решительным, и ей даже не пришла в голову мысль, что желание целоваться с Жаном создает преграду между ней и этими бледными статуями, еле рисующимися в полумраке апсиды. «Если я увижу Жана, пресвятая дева, то сегодня же начну ходить к обедне!» И до конца службы Флорентина молилась только об этом.

Когда они выходили из церкви, Эманюэль заметил, что Флорентина утомлена и еле держится на ногах.

— Милочка, ты так устала! Хочешь, возьмем такси? — предложил он.

Как раз в эту минуту около маленькой кучки прихожан, выходивших из церкви, затормозило такси.

До дома Лакассов было всего пять минут ходьбы. Но Флорентина была так раздражена, что ей захотелось заставить Эманюэля потратиться на такое сумасбродство. «Что бы он ни делал для меня — все равно будет мало!» — подумала она. Представив себе изумление своей матери при виде дочери, выходящей из такси, она кивнула и, притворившись, что совсем озябла, застучала зубами.

Вставало солнце, круглое, цвета серы. Пошел мокрый снег, готовый вот-вот превратиться в дождь. Эманюэль заботливо поднял меховой воротник Флорентины и, стараясь заслонить ее от ветра, повел к такси.

Флорентина сразу же, словно кошка, свернулась клубочком на сиденье и заулыбалась.

— Как ты озябла! — сказал Эманюэль и прикрыл ей ноги полой своей шинели.

Флорентина все еще продолжала дрожать — но только потому, что ей приятно было видеть, как за ней ухаживают и окружают ее заботой, ничего при этом не требуя взамен. На самом же деле ее уже согревало мягкое тепло отопления. Из автомобильного приемника лилась нежная и монотонная любовная песенка, перебиваемая резким треском помех. И Флорентина уже забыла атмосферу, царившую в церкви. Зачем так волноваться? Если она будет достаточно терпелива, то добьется своего. А тем временем почему бы и не разрешить Эманюэлю поухаживать за собой? И она спросила — медленно, так, чтобы Эманюэль не догадался, какой сложный путь проделали ее мысли:

— А твой друг, Левек, ну, который был с тобой позавчера в кафе, — ты ведь его приглашал. Почему он не пришел?

Она рассеянно глядела, как за окном бегут дома, ее рука лежала на коленях молодого человека.

Эманюэль досадливо улыбнулся.

— Ну, зачем нам сейчас Левек! — сказал он, придвигаясь к ней поближе.

Она нарочно выпустила сумку из рук, нагнулась, чтобы поднять ее, и сказала с наигранной веселостью:

— Я просто удивилась, почему он не пришел. Это было странно. Я-то думала, вы близкие друзья. А кто он такой?

— Да, мы с ним были друзьями, — просто сказал Эманюэль, — и теперь еще встречаемся время от времени… Этому парню трудно пришлось в жизни. Можно даже подумать, что он теперь злится на всех, кто напоминает ему о былых невзгодах… Знаешь, поговорим лучше о нас самих… у нас осталось так мало времени.

Она опять мягко отстранилась от него, притворяясь, что ей стало жарко, и посмеиваясь, словно это было сделано в шутку.

— Он, по-моему, какой-то чудной, — продолжала она, насмешливо кривя губы. — А где он живет?

— Он снимает комнатку на углу улиц Сент-Амбруаз и Сент-Огюстен; он всегда живет один, все время занимается и нисколько не думает о девушках. Но он очень многим нравится.

Он подчеркнул последнее слово, испытующе взглянув на Флорентину.

Она широко открыла глаза, смерила его взглядом и деланно рассмеялась, приложив руки к груди.

— Ну, уж только не мне, — резко сказала она. — По мне, он… — Она запнулась, подыскивая какое-нибудь обидное слово, которое принесло бы ей облегчение и задело бы Жана, если бы Эманюэль передал его приятелю. — Ну, в общем, мне он не нравится, нет, совсем не нравится, — повторила она.

Она произнесла это с такой горячностью, что Эманюэль улыбнулся.

— Ну, что ж, тем лучше, — сказал он, — то есть тем лучше для меня. Жану я многим обязан, он и сейчас мой друг, несмотря на все, но, скажем, будь ты моей сестрой, мне не понравилось бы, если бы вы встречались…