Габриэль Руа - Счастье по случаю

У него вырвался сдавленный смешок, потом он начал свой рассказ:

— После того как я наслушался твоих разглагольствований, я тоже в одно прекрасное утро попал туда — ну, на вербовочный пункт. Да вроде бы это было сразу же на следующий день. Во всяком случае, вместе с тем отрядом завербованных, который прошел по предместью — впереди барабан и красавчики солдаты, а позади — всякий сброд. Это и ты, наверное, заметил: они всегда выставляют впереди самых молодцеватых парней, и тогда всякое отребье в задних рядах не так заметно. Недурно устроено, как подумаешь!

— Но я этого не знал, ты мне никогда не рассказывал, — перебил его Эманюэль.

Альфонс нетерпеливо передернул плечами и продолжал:

— В общем, я стоял на краю тротуара, как тумба, с дьявольски хитрым видом, можешь мне поверить. Я переминался с одного копыта на другое, чтобы хоть немного согреться… и вдруг вижу, идет эта банда. Барабан бьет, впереди бодро вышагивают красавчики. Можно было по-думать, будто все они отправляются куда-то на край света искать золотую жилу, эдакий новый Клондайк или еще что-нибудь почище. «Ну и ну! — сказал я себе. — Давненько уж ты, Фонс, не видел таких нарядных парней и таких откормленных. Иди же вместе с ними, — сказал я себе, — иди же вместе с ними!» И вот таким-то манером я и оказался в отряде — в тех рядах, где шли безработные. Один парень, который шел рядом со мной, подмигнул мне. Я ему тоже подмигнул. Я, правда, не очень люблю фамильярности, но в таких случаях, как этот, когда ты отправляешься на прогулочку, которая вполне может окончиться на краю света, надо же немного потрепаться с теми, кто шагает рядом. И таким манером мы как бы сказали друг другу: «Я упаду — ты меня поднимешь, ты упадешь — я тебя подниму». Своего рода сделка. Это даже удивительно, если подумать — до чего быстро договариваются друг с другом парни, попросту: «заткни глотку» и «не стой раскорякой».

— Продолжай, — прервал Эманюэль.

— Ладно, я как раз подхожу к самому интересному, — криво усмехнулся Альфонс. — Едва я успел обзавестись таким дорожным приятелем, как началась маршировка: выбрасываем правое копыто, потом левое, и пошло — левой, правой, и парень впереди нас орет: «Левой, правой», — а мы делаем как он, и чертовски стараемся — левой, правой. Ну это дело нехитрое — и вот так мы и промаршировали до казармы, эдакой бандой психов! И пока мы шли, нас становилось все больше и больше. Только на углу улицы Этуотер мы подцепили не то троих, не то четверых. Самое забавное, что, едва ты сам попался, тебе уже не терпится, чтобы попались и другие. Мне в тот день казалось, что я не успокоюсь, пока не увижу за собой длиннющий хвост отсюда аж через всю страну, чтоб можно было обкрутить его раз сто вокруг города и даже еще больше. По временам я оглядывался и видел, что наша банда растет и растет, но мне все было мало… Меня прямо-таки корчило, когда я видел парней, которые стояли на тротуарах и смотрели на нас. Так и хотелось им крикнуть: «Идите, идите с нами, — нам будет чертовски одиноко, если только народы всего мира не присоединятся к нам…» Но пареньку, что шагал рядом со мной, — ну, тому, с которым мы перемигивались и заключили сделку, — ему-то нигде не было одиноко. Это был такой пригожий паренек, курчавый, крепкий, круглощекий, а усов еще и в помине нет. Всю дорогу он распевал песни. «Эй, ты бы не расходовался так, — сказал я ему, — а то песенки у тебя кончатся раньше, чем мы найдем место, где присесть». Но ты в жизни не видел парня, который так гордился бы тем, что он настоящий мужчина. Мы завернули за угол, и ветер начал трепать наши лохмотья, словно хотел совсем их с нас содрать. И тут мой паренек вдруг кричит мне в ухо: «Эй, приятель, в армии у нас есть будущее!» А с другого бока от меня шагал старик, который от ветра совсем съежился, как сверток белья. Старик… ну, в общем, ему было уже далеко за сорок, и он пыхтел, как паровоз, — хоть присягнуть. Так вот, пока мы одолевали крутой подъем, и этот тоже заявил: «В армии у нас есть будущее!» Знаешь, много чего забавного понаслушаешься, пока бредешь среди этой компании, которая идет записываться в армию. Будущее! Сдается мне, среди них нет ни одного, кто не думал бы о будущем. Да, будущее! Ну и я тоже об этом начал думать. Я шел себе между этими двумя, между восемнадцатилетним парнишкой и стариком, у которого тоже было будущее…

— Ну, а дальше что? — спросил Эманюэль.

— Ты очень торопишься, — возразил Альфонс. — Я тебе рассказываю историю, которую люди услышат, может быть, через десять лет и которую поймут, может быть, через двадцать лет, я тебе рассказываю необыкновенную историю, а ты меня спрашиваешь: «А дальше?» Ну ладно, я тебе скажу, что было дальше… Пришли мы в казарму. Начали они нас расспрашивать всех по очереди, как кюре на исповеди, только что вместо причастия нас готовили к отпеванию. Но выходит, надо немало знать даже и для отпевания. Да ты сам небось через все это прошел. Не знаю, пришлось ли тебе иметь дело с таким тупицей, как тот офицер, что говорил со мной. Но вряд ли. Не думаю, чтобы их много таких было. Ну так вот, вытаскивает он роскошную самописку, усаживается, как на троне, сморкается, чешется, потягивается и начинает задавать мне вопросы по арифметике. Будь у меня листок бумаги да карандаш и будь я совсем один, чтобы пораскинуть мозгами, я бы нашел ответ. Но он сразу сбил меня с толку. Он не дал мне подумать над всем этим делом и чуть только заметил, что я чего-то не знаю, как тут же взбесился. «Где это вы прожили всю свою жизнь, что вы такой невежда?» — спрашивает он. «А вы где прожили свою? Уж, наверное, не на берегу канала, да?» — спрашиваю я его самого. «Конечно, нет», — отвечает он. «Оно и видно, не в обиду вам будь сказано», — отрезал я. Потом они повели меня совсем голышом к врачу. «Открой рот. Батюшки мои! — говорит он. — Никогда в жизни не приходилось мне видеть столько гнилых зубов! Вы что, никогда не ходили к зубному врачу?» Потом другой обругал меня за то, что я не купил себе очки вместо леденцов, когда мне было десять лет. Но забавнее всех оказался третий, кричавший мне в лицо гадости только потому, что в малолетстве меня кормили луковой похлебкой, а не хорошим пастеризованным молоком. Но знаешь, я не расстраивался. «Ведь в армии есть будущее, — твердил я себе. — Раз и молодой парень, и старик, а вдобавок и все городские газеты твердят об этом на все лады, так наверное это правда. Они меня тут подремонтируют, и я буду готов для их будущего…»

Наступило молчание, в котором вдруг прозвучал предупредительный сигнал. Глухое ворчание наполнило улицу. Земля задрожала от тяжелой поступи локомотива.

— Ну и что же, тебя не взяли? — спросил Эманюэль, не в силах больше выносить этот длинный желчный рассказ.