Гэри Шмидт - Беда

Судья кончил возиться с бумагами и поднял глаза.

– Суд считает, – сказал он, – что в деле Чэй Чуана обвинение последнего в том, что он скрылся с места происшествия, безосновательно, а потому снимается. Обвинение Чэй Чуана в нанесении тяжких телесных повреждений Франклину Смиту остается в силе. Таким образом, дело передается на дальнейшее судебное рассмотрение, которое должно начаться не позднее, чем через два месяца. Сумма залога устанавливается в размере трехсот тысяч долларов.

Мистер Джаконда вскочил на ноги.

– Ваша честь, нет никаких оснований полагать, что Чэй Чуан совершит попытку скрыться от правосудия. Прошу суд назначить залог в соответствии с финансовыми возможностями семьи обвиняемого.

– Мистер Куинси? – спросил судья.

Обвинитель поднялся.

– Ваша честь, я хотел бы напомнить суду, что в зависимости от дальнейшего развития событий в этом деле может появиться обвинение в убийстве. Кроме того, я хотел бы напомнить, что у семьи Чуанов остались многочисленные связи в Камбодже.

С учетом этого обстоятельства необходимо принять разумные меры к тому, чтобы обеспечить присутствие Чэй Чуана на следующем судебном заседании.

Судья кивнул.

– Устанавливается залог в триста тысяч долларов, – сказал он. – Предварительное слушание объявляю закрытым, – и стукнул молоточком.

– Всем встать! – выкликнул пристав, и все встали. Медленно, ни на кого не глядя, судья тоже встал и вышел в сопровождении пристава. Затем полицейский отошел от дверей и остановился рядом с Чэй Чуаном, который – Генри сообразил это только сейчас – так ни разу и не поднял головы в течение всего заседания. Он наклонился к рукам Чэй Чуана и снова надел на них наручники. Тут Чэй все-таки поднял голову и повернулся к матери. Та перегнулась через перила, обняла его за шею и притянула к себе. Наверное, ей было тяжело его удерживать, потому что плечи у нее затряслись. Отец Чэя стоял прямо и не шевелился. Мистер Джаконда ждал, а когда Чуан-старший наконец мягко оторвал жену от сына, она шепнула что-то Чэю на ухо, и Чэй кивнул. Потом снова повесил голову. Полицейский взял его за локоть, и они направились к двери.

Но прежде чем выйти, Чэй обернулся еще раз. Он посмотрел через весь зал – мимо полицейского, мимо пристава, мимо своих родителей, мимо адвоката. На глазах у Генри Чэй посмотрел прямо на Луизу – которая тоже подняла взгляд и не отрываясь смотрела на него, так крепко обхватив себя руками, будто хотела раздавить собственное сердце.

Потом Чэй повернул голову и исчез.

Смиты покинули зал суда раньше Чуанов, стараясь на них не смотреть. В вестибюле мистер Черчилль сказал им, что вполне вероятна сделка о признании вины, особенно поскольку у Чэй Чуана не было правонарушений в прошлом. Заключить эту сделку можно будет уже завтра или в ближайшие дни.

– Вы хотите сказать, что его просто освободят? – спросила миссис Смит.

– Нет-нет, что вы! – ответил мистер Черчилль. – Это означает другое: раз никто не оспаривает фактов, защита, скорее всего, захочет избежать суда и предложит признать вину Чэя в обмен на смягчение тяжести обвинений или приговора. А нам это поможет избежать сложной проблемы с правами Миранды [12].

– Кто должен одобрить смягчение? – спросила мать Генри.

– Это придется сделать и судье, и обвинителю.

– А наше мнение никого не интересует?

– Конечно, интересует, – ответил мистер Черчилль.

– А если… если состояние Франклина изменится, это на что-нибудь повлияет?

– Это будет учтено при заключении сделки.

И надо же такому случиться, что именно в этот момент в вестибюле здания суда появились Чуаны в компании мистера Джаконды! При виде Смитов миссис Чуан оставила мужа, крохотными шажками подошла к ним и коснулась рукой плеча миссис Смит.

– Нам очень жаль Франклина, – сказала она. – Мы молимся за него каждый день.

– Спасибо, – ответила миссис Смит голосом, который был холоднее мраморных столбов, подпирающих потолок вестибюля. – Мы тоже.

– И мой сын тоже, – тихо добавила миссис Чуан. На глазах ее выступили слезы.

Луиза выбежала на улицу.

Генри смотрел на мать. Он видел, что она чуть не сдалась. Чуть не обняла в ответ миссис Чуан. И чуть не заплакала сама.

Две матери.

Но тут лицо миссис Смит посуровело, и она выскользнула из-под руки миссис Чуан. Потом повернулась и вышла из вестибюля. Что им после этого оставалось делать? Они последовали за ней и нашли ее за рулем автомобиля, застывшую и холодную: кажется, тронь – и разобьется. А Луиза втиснулась в самый дальний угол салона и съежилась там, закрыв голову руками.

В молчании они поехали в больницу. В молчании обступили неподвижного и неопределенного Франклина – все, кроме Луизы, которая отказалась туда подняться. Франклина побрили и причесали, сделав ему пробор не с той стороны. Его рука и ногти на ней были чистыми – неестественно чистыми, как у новорожденного. Аппарат за ним ритмично качал воздух, и они видели, как грудь Франклина поднимается и опадает.

Генри хотел, чтобы Франклин открыл глаза. Чтобы посмотрел на него и вспомнил про гору.

И объяснил насчет той руки на горле.

Но Франклин не шевелился. Только его грудь вздымалась и опадала, пока его мать сидела рядом с ним на кровати и рассказывала, что произошло в суде. А Генри с отцом смотрели.

По дороге из больницы Генри сказал родителям, что его с Луизой все равно уже поздно везти в школу, так что они сразу поехали домой. Ворота каретной были открыты, перед ними валялись рваные мешки с сухим цементом. Поставив БМВ внутрь, Смиты пошли в дом, и Чернуха радостно приветствовала их у открытой двери черного хода, виляя всей своей задней половиной. У нее на ошейнике еще висел обрывок веревки, и она танцевала вокруг, болтая им, пока Генри не поймал ее и не снял веревку.

Потом все они пошли в кухню, которую Чернуха даже не тронула!

Луиза сразу поднялась к себе в спальню.

На обед Генри и его родители ели томатный суп и сэндвичи с арахисовым маслом и медом, а Чернуха жадно следила за ними, стоя на цыпочках. А после обеда Генри с Чернухой решил посетить Бухту спасения – вернее, то, что от нее осталось. Они вместе пролезли между ребрами корабля в его чрево и встали там, где несколько веков назад, когда корабль еще не выкинуло на берег, находился его груз. Все цепи и обручи исчезли – ради пущей сохранности Историческое общество Блайтбери-на-море забрало их себе, пометив те места, откуда их взяли, маленькими желтыми ярлычками. Генри провел рукой по толстой бортовой доске, а потом по гладкой, почти мягкой на ощупь поверхности палубных брусьев – он еле дотянулся до их обугленных концов.

В этот момент ему почудилось, что он опять услышал слово, произнесенное братом, – как будто оно наконец вырвалось из больничной палаты и ветер носит его эхо по всему новоанглийскому побережью.