Элайза Грэнвилл - Гретель и тьма

– Вы сегодня выглядите счастливее, Лили. – Слова пришлось пропихивать сквозь зубы. – Вам понравилось быть на солнце?

Лили ничего не ответила. Она смотрела, не мигая, на сопящие часы.

– Мне сказали, вы собирали фасоль, – продолжил Йозеф. – Хороший в этом году урожай, как я понимаю. – По спине у него коротко пробежал холодок: он вспомнил, что в классические времена бобы служили защитой от привидений и призраков: на древнеримских празднествах Лемурии главе семьи, дабы сберечь домочадцев, полагалось бросать бобы через плечо. – Зеленые бобы, – пробормотал он, почти уверенный, что бобы, лишавшие лемуров 39их власти, были черные, и задумался, почему это вообще было важно. – Еще будут?

Девушка не ответила. Гудрун раздраженно цокнула языком. Помедлив мгновенье, Йозеф поднялся с места.

– Мне нужно осмотреть раны у вас на горле, Лили. Соблаговолите расстегнуть верхние пуговицы.

Гудруи тоже встала и подобралась поближе, впопыхах спотыкаясь.

– Давай уже, девонька. Проснись. Делай, что доктор велит. – Лили не предприняла попыток подчиниться, и тогда нетерпеливая Гудрун сама взялась за пуговицы. Лили поморщилась, сжала кулаки так сильно, что побелели костяшки, но от одышливых старых часов за весь осмотр взгляда не отвела.

Никакой опасности инфекции: порезы затянулись. Йозеф боялся, что останется шрам, – вот была бы жалость, – однако предвидел, что этот изъян лишь привлек бы внимание к совершенству всего остального. Он бережно повернул голову Лили, отмечая, что синяки под ушами уже почти не видны… и застыл внутри, когда глаза его наткнулись на другую отметину – крошечную, свежую, багровую. Во рту у Йозефа возник мерзкий привкус, и он с усилием сглотнул, опасаясь, что эта отметина – знак страсти, но нежный изгиб ее шеи, мягкие золотые завитки на загривке были столь детски невинны, что его подозрения истаяли. Он поправил на ней воротник и опустил руки.

– Укус насекомого, – сказал он вслух и вновь вспомнил о мучениях Доры. – С такой нежной кожей вам бы на открытом воздухе лучше беречься. – Лили глянула на него, но ничего не сказала. – Может, легкий шарф? – На ум пришла прозрачная безделица из розового шелка, привезенная им для Матильды из Венеции. Милая вещица, но, как и многие другие его подарки, жена его ни разу не надела: может, это слишком прямое признание своей женственности. На этой хрупкой девушке он бы смотрелся хорошо.

– Бобы можно было собрать вдвое скорее, – пожаловалась Гудрун, – если не болтать и не смеяться.

– Солнце и смех зачастую лучшее лекарство, – урезонил ее Йозеф. – Как вы сами неоднократно говорили.

– Ха, – отозвалась Гудрун и занялась своей рабочей корзинкой.

Йозеф, ощущая ее тлевшую обиду, тоже вернулся на место. Вена закипала, а Гудрун – и подавно. Повод налицо, хотя сравнивать Гудрун с Лили и гнусно. Вспоминая о кое-каких случаях в детской, он поморщился от мысли о ярости, какую Гудрун способна выплескивать, и задумался, как Матильда справлялась со скверными настроениями своей подчиненной.

– Позже поговорим о дополнительной помощи по дому, – сказал он, пытаясь ее умилостивить. – Очевидно, здесь слишком много дел для одного человека. – Гудрун, крутя наперсток между пальцев и делая вид, что сосредоточена на крошечных стежках крестиком, почти не обратила внимания на его слова. Йозеф мысленно позволил себе пожать плечами и, обратив все внимание на Лили, попробовал новый подход, хотя, по правде сказать, скорее возвращался к старому разговору. – Хотите ли, чтобы мы связались с кем-нибудь, Лили? Наверняка есть кому за вас волноваться, в безопасности ли вы, здоровы ли. – Девушка не ответила. – Говорите, – сказал он с большим нажимом. – Скажите, кого нам нужно уведомить. Где живет ваша семья? Дальние родственники? Друзья? Кто-то же должен быть.

– Отвечай! – рявкнула Гудрун. – Ты трещишь не умолкая с тем болваном, так будь любезна…

– Я не буду говорить в присутствии этой старухи, – сказала Лили очень тихо.

Гудрун задохнулась.

– Старухи?

– И почему же? – спросил Йозеф.

– Она надо мной насмехается. Что бы я ни сказала, каждое слово потом будет осмеяно. Вы бы слышали ее сегодня утром: «Не забудьте вернуть нож в держатель, Fräulei Namenlos [68], — сказала она. – Не хотелось бы нам вытаскивать его потом из груди чудовища, верно?» – Лили вполне удалось изобразить выговор Гудрун. Она умолкла, держа глаза долу.

– Понятно. – Йозеф подергал себя за бороду.

– Вы ей верите? – возопила Гудрун, пунцовая от ярости. – Вы можете такое обо мне подумать? А я столько лет служу семье Бройеров!

Йозеф откашлялся.

– Дорогая моя, у меня нет ни малейших сомнений в вашей преданности…

– Я не произнесу ни слова, пока она не уйдет, – пробормотала Лили, не поднимая взгляда.

Йозеф с трудом сдерживал восторг.

– Может, в таких обстоятельствах, фрау Гштальтнер…

Гудрун встала и протопала к выходу, высоко вскинув голову. С резким стуком захлопнула дверь за собой, и Йозеф подождал, пока шаги не удалились.

– Итак, Лили, теперь здесь только мы с вами. Все обсуждаемое останется между нами. – Он помедлил. – Как между священником и грешником.

– Я не сделала ничего такого, что требует отпущения грехов.

– А, – сказал Йозеф, уцепившись за ее понимание личного покаяния, – так вы, значит, католической веры?

Лили покачала головой.

– Я знаю про нее. – Она закатала рукав и показала ему чернильные цифры, словно бы напоминая о своем отказе от человеческой природы. – Мне такие обряды не нужны.

– У вас нет совести?

Лили пожала плечами.

– А у ваших часов? У граммофона? Или у автомобиля?

Йозеф повозился с ручками, поправил пресс-папье.

– Что же с остальными чувствами, Лили? С любовью, одиночеством, тоской? – В горле у него сгустился ком. Ответа не последовало, и Йозеф добавил: – Ас ненавистью, гневом, отчаянием? – Лили и на этот раз не ответила, а он, справившись с эмоциями, уставился на нее поверх очков; она же глядела куда-то перед собой, отвлеченно, словно внимала какой-то далекой музыке или подслушивала разговоры эльфов, не доступные его уху. – Лили, – рявкнул он, – вы же сердились на Гудрун, верно?

– Она забияка.

– Хм. – Йозеф примолк. – Она же вас не обижает, правда?

– Вы спрашиваете, не бьет ли она меня? Пока нет. Ей и не надо. Она щиплется и толкается. У нее острые локти, да и язык тоже.

– О.

– Может, я ее убью. Потом.

– Так, Лили…

– Гудрун в душе хлюпик. – Голос у Лили был тих и бесстрастен. – Ее легко убить. Мне всего-то несколько секунд потребуется.

– Вот что, довольно…

У Лили сделался задумчивый вид.

– Может, мне даже понравится. Некоторым нравится.

Это намек? Йозеф оживленно склонился к ней.

– Некоторым – это кому, Лили? Скажите, где это? – Через мгновение он повторил вопросы, но глаза у нее закрылись, лицо вновь стало отсутствующим. Ей словно удавалось произвольно покидать настоящее и ускользать, как средневековому скитальцу, в Иномир. Или это уловка? Так похоже на Берту: он никогда не был до конца уверен, не изображает ли она из себя актрису-любительницу. А ну как Лили ее воспитанница? Эти мысли вернули его к прежним сомнениям. А вдруг эта парочка замышляет некий акт возмездия? – Я ничего не сделал, – прошептал Йозеф. Что же до его боязни заговора, то рано или поздно Лили себя выдаст. Решив не обращать внимания на кровожадные фантазии Лили, он постучал по столу. – Лили, сосредоточьтесь, пожалуйста. Вы говорили о неприязни кГудрун.