Джон О`Хара - Свидание в Самарре

У этих мальчиков было вдоволь еды. Им не нужно было продавать газеты, хотя сын священника торговал подпиской на «Сатердей ивнинг пост» и любил рассуждать о количестве выданных квитанций и о велосипеде, который его ждет, когда он наберет достаточное число охотников на подписку. В определенные дни недели он не выходил на улицу, потому что посещал собрания агентов по подписке. У ребят он особой любовью не пользовался, ибо отличался трудолюбием, хорошо учился в школе и считался прилежным (его привезли в Гиббсвилл пятилетним, и он сохранил гнусавый говор, присущий жителям Индианы). Его высокий голос всегда можно было узнать: речь у него была не такой певучей, как у остальных мальчиков, на произношение которых сильное влияние оказали поселившиеся когда-то в Пенсильвании немцы. Джулиану он нравился меньше других, а больше всех по душе ему был Уолт Дейвис, сын похитителя сигарет. Уолт ни в коем случае не приходился родственником Картеру и страдал косоглазием, что непонятным образом делало его красивым, во всяком случае — в глазах Джулиана. На неделе перед праздником 31 октября именно Уолт выдумывал различные проказы: один раз это был «вечер ворот», когда снимали ворота с петель; на другой год — «вечер дзинь-дзинь», когда пуговицей, сквозь которую был продет шнурок, водили по оконному стеклу, и звук, пока шнурок раскручивался, получался весьма выразительным; потом «вечер краски», когда мазали масляной краской тротуары и дома. А 31 октября одеваешься привидением, ковбоем, индейцем, женщиной или мужчиной, звонишь в дверь и говоришь: «Подайте ради праздника». И люди дают либо монетки, либо сладости. А если не дают, то суешь булавку в дверной звонок, выбрасываешь на улицу коврик, что лежит при входе, растаскиваешь мебель с крыльца или выливаешь на крыльцо ведро воды, которая к утру превращается в лед. Уолт знал, что когда следует делать. Сведения эти он черпал у своего отца.

Главным в их компании был Бутч Дорфлингер. Толстый, сильный и храбрый, он убил больше всех змей, плавал лучше остальных и знал про взрослых все, потому что подсматривал за своими родителями. А они и не очень возражали. Им это казалось забавным. Джулиан побаивался Бутча, потому что мать Джулиана пригрозила пожаловаться на отца Бутча за то, что он бьет свою лошадь. Никуда она не пожаловалась, и каждые два года, а то и год отец Бутча покупал себе новую лошадь.

Существовали темы, которые среди ребят не обсуждались: про тюрьму, потому что там сидел отец Уолта, про пьяниц, потому что в их компании был сын содержателя салуна, про католиков, потому что сыновья машиниста и одного из бухгалтеров были католиками. Джулиану не позволялось упоминать в разговорах никого из врачей (конечно, про все это говорили и весьма подробно, но в отсутствие того, кому это могло бы быть неприятно). И без этого было о чем поговорить: о девчонках, о том, что происходит с мальчишками в четырнадцать лет, о парадах, о том, что бы ты делал, если бы у тебя был миллион долларов, и что будешь делать, когда вырастешь, и кто лучше: лошади или собаки, кто куда ездил на поезде, и какой марки автомобиль лучше всех, и у кого самый большой дом, и кто самый большой грязнуля в школе, и можно ли арестовать полицейского, и поступать ли в колледж, когда вырастешь, и кто на ком собирается жениться и сколько у кого будет детей, и какой самый главный инструмент в джазе, и кто в бейсбольной команде важнее, и все ли конфедераты погибли, и какая железная дорога лучше, и можно ли умереть от укуса змеи-черноголовки…

И дел находилось множество. Например, разные игры в камушки, в одной из них пользовались камнями величиной с лимон. Играли в нее в сточных канавах на пути из школы домой. Ты кидаешь свой камень, стараясь сбить камень другого мальчика, а он — твой. Не такая уж занимательная игра, зато путь от школы до дому становится короче. Иногда цеплялись за грузовики — предпочитались фургоны с продуктами, потому что грузовики с углем двигались медленно — и ехали к полицейским баракам смотреть, как полицейские занимаются строевой подготовкой и учатся стрелять. Лазали на гору и там играли в «Тарзана среди обезьян», прыгали с ветки на ветку, обдирая зады о кору деревьев. На горе надо было быть осторожным, опасаясь так называемых «воздушных ям», мест, откуда когда-то взрывчаткой извлекли грунт и которые, по рассказам, совершенно неожиданно могли провалиться. Правда, даже старожилы Гиббсвилла не помнили случая, чтобы грунт осел и кто-нибудь погиб, но опасность существовала. Была еще игра под названием «Беги, овечка, беги», а посмотрев «Рождение нации», ребята принялись изображать из себя куклуксклановцев. В игру, вдохновленную каким-нибудь фильмом, играли много дней подряд, а потом о ней забывали, чтобы безуспешно возобновить несколько месяцев спустя. Одно время их компания организовала клуб велосипедистов с шинами марки «фиск». При наличии на велосипеде таких шин можно было получать у представителей этой фирмы ее вымпелы, шапочки, значки, брошюры с инструкциями по сигнализации флажками и тому подобную чепуху. Отец Джулиана заставил его купить две шины марки «фиск», а у Картера Дейвиса была одна такая шина, и только эти «фиски» и были на всю компанию. Остальные члены их группы копили деньги на новые пневматические шины, а проколы в старых тем временем латали с помощью резинового клея. Курили сигареты марки «Зира», «Чепчики», «Пьемонт» и «Хасан». Джулиан иногда покупал более дорогие сигареты «Кондакс». Бутч и Джулиан курили больше других, но Джулиан получал меньше удовольствия от собственного курения, чем от запаха чужой сигареты, и, кроме того, он обнаружил, что курение не сблизило его с Бутчем. Поэтому через год он бросил курить под тем предлогом, что отец заметил у него на пальцах пятна от никотина. Порой ребята, устраиваясь на камнях насыпи, смотрели, как в долину с востока вползают поезда с углем, и считали вагоны — получалось, что паровоз может тащить самое большее семьдесят пять товарных вагонов. А иногда спускались в долину и, когда поезд замедлял ход или останавливался на станции, влезали на площадку и ехали четыре мили до Олтона или пять миль до Шведской Гавани. Ехать было холодно и опасно. Примерно раз в год кто-нибудь из ребят срывался и либо погибал под колесами, либо ему отрезало ногу, но все равно отказаться от удовольствия проехаться на товарном поезде не было сил. Ехать за пределы Шведской Гавани считалось неразумным, ибо после этой станции железная дорога уходила в сторону от шоссе. Один товарный поезд ежедневно в три пятнадцать замедлял ход возле станции в Гиббсвилле, а в четыре прибывал в Шведскую Гавань, что давало возможность вовремя вернуться домой либо в фургоне с продуктами, либо зайцем на троллейбусе, либо, наконец, пешком. Домой попадали, почти не опаздывая к ужину.