Мортен Рамсланд - Собачья голова

Они впервые оказались наедине — если не считать тех редких случаев, когда случайно, на несколько минут, оказывались одни, без посторонних, на Калфарвейен. Она была на пять лет моложе Аскиля, и ее увлечение объяснялось скорее детским любопытством, чем страстным чувством. Они шли рядом, и ей все время казалось, что он поглядывает в ее сторону, но всякий раз, когда она поднимала на него взгляд, он смотрел себе под ноги. Он был похож на человека, который боится споткнуться, и Бьорк не могла избавиться от ощущения растерянности — слишком уж много противоречивых впечатлений было связано с ним.

Пройдя так с полчаса, они добрались до Нового кладбища и остановились перед памятником на могиле дедушки Расмуса, который более семидесяти лет назад покинул Нурланн, — он перебрался в Берген, чтобы основать здесь семейную судоходную компанию. И именно тут Бьорк, прервав рассказ о Расмусе Свенссоне, которого за его деловую хватку прозвали Расмус Клыкастый, встала на цыпочки и поцеловала Аскиля в щеку. И больше ничего. Больше никто не сказал ни слова. Бьорк дважды пыталась выведать у Аскиля хоть что-нибудь о его морских путешествиях, но Аскиль отвечал уклончиво. Пошел снег, и Бьорк, слепив снежок, швырнула его в затылок Аскилю, он рассмеялся и сказал, что его признали негодным к военной службе. Потом он снова погрузился в себя, и назад они шли в молчании. Бьорк — мучимая подозрением, что ему с ней скучно, а Аскиль — в полной уверенности, что сегодня ему крупно повезло. Когда они снова оказались возле виллы на Калфарвейен, он собрался с силами и взял Бьорк за руку. Улыбнувшись, Бьорк побежала по дорожке к дому, а Аскиль побрел в свою комнатку у вдовы Кнутссон.

В следующий четверг Аскиль, облаченный в темный сюртук, купленный на контрабандные деньги, снова оказался перед виллой на Калфарвейен. Через некоторое время на дорожке появилась Бьорк в белых шерстяных рукавичках. Они прошли тем же самым путем, что и неделю назад, остановились перед могилой Расмуса, где ветер раскачивал деревья, и снова поцеловались, — а потом двинулись в обратный путь. Не много было сказано слов, пока, в течение нескольких лет, они раз в неделю ходили одной и той же дорогой, повторяя одни и те же ритуалы, — но постепенно им стало казаться, что у них есть общее прошлое.

Ни одного четверга не проходило, чтобы Аскиль не появлялся в половине четвертого перед патрицианской виллой на Калфарвейен, а Норвегию между тем оккупировали немцы, вся страна тяжело переживала исход битвы за Тронхейм [7] В середине апреля 1940 г. англо-французские войска развернули наступление на Тронхейм, но потерпели неудачу и в начале мая вынуждены были уйти из центральной Норвегии. , а введение карточек на продукты и отсутствие самых необходимых товаров не могли не отразиться на деловой жизни. Торстен спешно реорганизовал свое судоходство, так что теперь его грузовые суда курсировали между Англией и свободным миром, а «Аманда» папаши Нильса после оккупации была разжалована в пассажирское судно, совершающее рейсы в неспокойных водах северной Норвегии.

Когда началась война, рынок обрушился, но, несмотря на то что судоходство было приостановлено и в гавани швартовались только норвежские пассажирские и рыболовецкие суда, Аскиль быстро нашел новые способы снабжения ненасытных подпольных кабаков. Русский знал одного человека на острове Большая Сотра, который был готов поставлять самогон в неограниченных количествах, а у Эрика Рыжебородого на острове Тюснес жил зять, который снабжал их фальшивыми этикетками и акцизными марками.

Вот так Аскиль стал превращаться в состоятельного человека, в своей комнатке на улице Короля Хокона дважды в месяц он зашивал в матрас кругленькую сумму. Мысль о том, что вся его контрабандная деятельность начинает превращаться в довольно-таки рискованное предприятие, посещала Аскиля лишь по ночам, когда он, проснувшись в холодном поту, в припадке безумия уже готов был уничтожить все следы и ни в коем случае не появляться в порту, когда причалит следующее судно. Размышления эти, однако, длились самое большее до того момента, когда первые солнечные лучи не начинали пробиваться через щелку между занавесками в комнатке на улице Короля Хокона — ведь первые годы войны были для Аскиля хорошим временем: чем смелее он становился во время еженедельных прогулок с Бьорк, тем больше придумывал контрабандных афер и операций на черном рынке — и тем больше он строил планов на будущее. У себя дома он по-прежнему корпел над разложенными под настольной лампой книгами, изучал проектирование и строительство судов. Он находил пустые помещения, фальшивые стены, строительные конструкции, которые можно было разобрать и собрать за несколько часов благодаря опухшему, но уже не горланящему песни Русскому, или Эрику Рыжебородому, который, как и Аскиль, был немногословен. В прежнее время Аскиль частенько сорил деньгами, но теперь, когда его доходы росли пропорционально разрушениям в Европе, он стал более экономным, если не сказать жадным, и почти все деньги зашивал в матрас на улице Короля Хокона, тайно мечтая о том, что когда-нибудь, когда женится на Бьорк, он построит на эти деньги дом на окраине города.

Бьорк не подозревала ни о доме на окраине Бергена, ни о контрабандных делишках Аскиля. К вящей радости сестры Лине и доктора Тура, она по-прежнему отпускала шутки в адрес Аскиля, когда его не было поблизости. Она изображала его молящие глаза, его неуклюжую походку и мастерски передавала особенности его неуклюжего акцента. Но когда Бьорк в четверг после обеда выходила на дорожку и видела облаченного в темный сюртук Аскиля, ей начинало казаться, что она по отношению к нему поступала предательски.

Аскиль выглядел неважно. Он спал лишь по несколько часов в сутки, потому что остальное время уходило на учебу и контрабандную торговлю. В конце концов Бьорк перестала смеяться над Аскилем, и, когда речь заходила о забавном сыне штурмана, она просто сидела, молча глядя перед собой. «Бьорк надулась», — сказала однажды Лине, растерянно посмотрев на Тура. «О чем задумалась милая барышня?» — спросил он. Вскоре они начали играть в рифмы, но при этом надо было отгадать, о чем думает Бьорк, а потом Тур завязал платком глаза и начал искать хорошее настроение Бьорк под подушками и пледами.

— Да прекратите же! — закричала Бьорк, когда он наклонился над ней, чтобы посмотреть, не спряталось ли ее хорошее настроение под лежащей за ее спиной подушкой. — Вы мне надоели!

Лине тем не менее настаивала на продолжении игры. Стремясь заинтересовать Бьорк, они с Туром начали говорить загадками, и когда Тур с элегантностью фокусника вытащил из ее уха сверкающую монетку в пять эре — «Вот и хорошее настроение», — Бьорк не могла не рассмеяться, хотя ее ужасно злила Лине и раздражал Тур. Бьорк сказала, что ему надо работать в цирке, а Тур совершенно серьезно ответил, что, если она этого желает, он без промедления туда отправится.